Александр Алексеевич Соколов , Николай Алексеевич Голуб - Пацифист. Берта

Женю не интересовало, что предпринимал отец, как удовлетворял желания военкомата, но, наверное, Виталий Андреевич что-то все-таки делал, потому что официальные лица не звонили и посыльные с винтовками не приходили.

Теперь же все складывалось иначе. Отец улетел в Кито, какие-то китайские дела появились у него в Эквадоре. Мать жила на даче, окружив заботой драгоценного голубого пуделя Тироля и совершая по вечерам моционные прогулки с композитором Благовым, соседом по даче. Сын оказался предоставленный самому себе.

Миляев пошел в ванную, включил воду. Пока подбирал холодную и горячую, посмотрел на себя в зеркало. Оттуда на него глянул волосатый человек, точно Иисус Христос, снятый с креста. Лицо худощавое, большие серые глаза, а по глазному яблоку расходились красные воспаленные прожилки. Под жидкими белесыми усами проглядывались тонкие губы. Он открыл рот, посмотрел внимательно на зубы. Зубы были в порядке, немного чернели у корней (от курения), а так были крупные, белые и разные. И ни одной коронки, ни одной пломбы.

«Хм, как у коня на ярмарке - годен!»

Зазвонил телефон, и Женя сначала вздрогнул, а потом кинулся к аппарату, будто в нем было спасение. Едва узнав, кто говорит, закричал:

- Старик, меня в армию забрили! Вот только повестку принесли! Быстрей приезжай!..

Это был приятель по Пекину Максим Нефедов, с которым вместе ходили в школу, вместе тосковали на посольском подворье, играли суперигрушками, а позже, чуть повзрослев, тискали девчонок-одноклассниц, насмотревшись западных видеофильмов.

Ждать долго не пришлось. Максим жил в высотном доме на площади Восстания, а работал дворником на бывших Патриарших прудах, нигде не учился и не стремился к этому. Шумный Нефедов ввалился в незапертую дверь квартиры с возгласами, смехом, будто хлынул вдруг мощный поток воды.

- Привет, Миля, будущий бравый солдат Швейк, верный подданный императора Франца-Иосифа Виссарионовича! Защитник царя и Отечества! Принимай толпу жрецов-буддистов, ярых противников насилия, членов формально-неформальной группы «Линия».

Максим был высок, но нельзя сказать, что строен. Брюшко туго обозначилось под линялой красной майкой, и бицепсы были рыхлыми, обтянутые бледной кожей. Он был коротко стрижен, почти налысо, только сзади опускалась на шею небольшая косичка. Щеки покрывала трехдневная, не меньше, щетинка.

- Мы спасем тебя, Швейк!

За ним в квартиру вошли еще трое ребят и одна девушка. Ребят Женя видел несколько раз: двое были хиппи, третий играл в оркестре на гитаре в «Хрустальном». А вот девушку он видел впервые. Она была заметной, стрижена очень коротко, прическа почти такая же, как у Нефедова, но этот мягкий бобрик волос, словно потертая об асфальт кожура каштана, был необычайно ей -к лицу. Большие глаза блестели живо, а взгляд был задумчивый, немного рассеянный. Она смело подошла к хозяину квартиры, положила руку на плечо.

- Привет, Женя! Меня зовут Ася. Я видела твои картины и, чтобы ты не сомневался в этом, скажу, что «Полет удава» мне понравился больше всего.

- Спасибо.- Миляев движением головы откинул волосы с лица.

Ему почему-то стало очень приятно, что она наслышана о нем, и совсем не волновало, откуда эта информация. Впрочем, «Полет» он подарил Нефедову, картина висит у него в комнате на площади Восстания. Ася уже давно убрала руку с плеча, а тепло ее пальцев как бы осталось. Но другая рука, потяжелее, хлопнулась на то же место.

- Миля,- громогласно возвестил Максим,- перед тобой главный идеолог пацифистского движения «Линия» Ася Сологуб. Ее боятся все генеральные штабы, маршалы дрожат при упоминании ее имени, солдаты перестают стрелять, когда звучит ее голос. В ее армии высший чин - ефрейтор пацифизма!

Ася отошла от них, стояла задумчиво у мольберта, глядя на беспорядочное буйство красок, смотрела и будто не видела ничего. Женя подошел к ней, заглянул в лицо, явно ожидая оценки.

- Страшно, - сказала Ася.

«Хм, это точное слово»,- подумал Миляев, но сказал совсем другое: