Александр Михайлович Авраменко - Багровый дождь

Семёныч! Понимаешь, небо — оно всегда небо!

— А этот как? — техник кивнул головой в сторону замершего неподвижно на стоянке трофейного «Ме-109», на котором летал пилот.

Лётчик задумчиво ответил:

— Знаешь, Семёныч, врать не буду. Получше наших будет… Но кое-что я нашёл. Завтра попробуем с ребятами.

— Хорошо бы, товарищ капитан. А то ведь жгут нас почём зря!

— Вот утром и посмотрим. Как там говорится? Утро вечера мудренее?

— Так точно!

— Не знаешь, кстати, что там нам за кино привезли?

— Механик сказал, вроде как «Цирк».

— Слыхать слыхал, но сам не видел…

Пилот забрал у техника заботливо согретую за пазухой шапку-ушанку, сменил на неё шлем. Затем, неуклюже переваливаясь, пошёл к засыпанным снегом казармам, где размещались лётчики эскадрильи, закуривая на ходу…

Его приход все отметили восторженным гулом, впрочем, быстро стихшим при появлении начальника особого отдела части майора Чебатурина. Раздвинув плечами лётчиков «особист» появился перед капитаном и крепко пожал ему руку, хлопнув по широченному плечу:

— Здорово, Володя! Ты из «мессера», наверное, все соки выжал?

— Да нет, товарищ майор. Оставил на всякий случай. Он нам ещё пригодится…

Оба подмигнули друг другу. Капитан и майор были знакомы давно. Ещё с огненного сорок первого. Вместе выходили из окружения, участвовали в боях. Неоднократно Чебатурин летал вместе со Столяровым в качестве воздушного стрелка на переделанном полковыми «Кулибиными» «Ил-2», что было редкостью по военным временам. Обычно товарищи из НКВД старались отсидеться в тылу, терроризируя окружавших их военнослужащих. А этот слыл настоящим человеком, честным и прямым воином, не боящимся говорить правду в глаза любому начальству. За что был не любим, и уважением в среде больших звёзд в петлицах, не пользовавшийся. Но майор был хорошо известен самому Лаврентию Палычу, поэтому трогать и подсиживать Чебатурина опасались, резонно понимая, что в случае чего — полетят их головы. Именно майор спас горячего капитана под Клином от внезапно вылетевших из-за тучи «охотников», свалив длинной очередью из крупнокалиберного пулемёта воздушного стрелка одного, и тяжело повредив второго…

— Ладно, Володя. Пошли. Тебя Леон Давыдыч видеть хочет.

И добавил, обращаясь ко всем остальным:

— Он скоро, ребята.

Если бы кто другой сказал такое пилотам, то услыхал бы недовольный гул, а то и кое-что покрепче. Но «особиста» в полку уважали. Поэтому разошлись молча, проводив взглядами Столярова и Чебатурина, скрывшихся за дверью штаба.

Внутри штабного домика было жарко натоплено, и капитан позволил себе расстегнуть комбинезон.

— Доложите подполковнику Рейно, что капитан Столяров по его приказанию прибыл. — обратился он к дежурному. Но дверь комнаты распахнулась, и на пороге появился сам командир полка, подполковник Рейно Леон Давыдович.

— Заходи, капитан. Давно тебя ждём с Павлом Адреевичем.

Следом за Столяровым в комнату прошёл и начальник особого отдела.

— Присаживайся, Володя. Получен приказ Верховного командования об откомандировании троих лётчиков-штурмовиков в распоряжение Управления кадров Воздушного Флота. Причём, лучших пилотов!

Командир поднял к верху указательный палец, выделяя многозначительность фразы.

— Мы тут посовещались, и решили, что твоя тройка и поедет в командировку. Ты у нас самый опытный, всю войну с первого дня прошёл и живой. Тем более — кадровый военный, а не «взлёт-посадка». Да и ведомые твои — асы ещё те. И как ни жаль мне полк ослаблять, но лучше тебя у нас нет, поэтому никого другого отправить не можем.

Капитан с досадой сжал массивный кулак, но промолчал. А что делать? Есть приказ, его выполнять надо. Поэтому ничего другого не оставалось, как произнести:

— Слушаюсь, товарищ подполковник. Когда выезжать?

Тут уже усмехнулся комиссар Лукницкий:

— Вот какой шустрый. Не надо никуда выезжать. Завтра, в 10.00 к нам «ТБ-3» сядет. На нём и полетите. А машины свои в полку оставите.

— Есть, товарищ батальонный комиссар. Разрешите идти, товарищ командир?

— Идите, капитан. И — молчите. Вам всё ясно?

— Так точно.

— Выполняйте.

Столяров молча поднялся, отдал честь, и повернувшись, рубанул к выходу нарочито строевым шагом… Когда за ним захлопнулась дверь, Рейно повернулся к «особисту»:

— Обиделся капитан.

— Я бы на его месте тоже обиделся. Только --">