Иван Иванович Охлобыстин - Там, где восток

глаза наблюдал за всеми действиями старого священника. Тот служил торжественно, словно у него за спиной стояла не горстка напуганных, усталых людей, а сотни, тысячи христиан.

Плотницкая

Отец не выдержал постоянного мычания пленника и вытянул у него из рта кляп.

— Благодарю вас, — неожиданно на чистом русском языке сказал генерал. — От этой проклятой тряпки я едва не задохнулся.

— Откуда вы так хорошо знаете русский? — невольно полюбопытствовал священник.

— У меня в детстве была русская няня, эмигрантка из очень хорошей, дворянской семьи, — пояснил тот. — А потом в Берлине я много общался с русскими художниками. Даже был в Париже на концертах поэта Вертинского.

— Самого Вертинского? — не поверил отец.

— Да, и он немного поговорил со мной о жизни в своей гримерной, мы нашли много общих знакомых, — не без гордости сообщил пленник.

Отец Михаил хотел еще о чем-то спросить, но раздавшиеся вдали взрывы заставили его подбежать к двери и выглянуть на улицу. Из-за деревьев у дороги шел густой дым.

Внутри храма. Алтарь

— Иже херувимы тайно образующе, и животворящей Троице трисвятую песнь припевающе, всякое ныне житейское отложим попечение! — возгласил слова херувимской отец Илия, поднимая ладони к куполу храма.

Эхо многократно повторило последние слова.

Плотницкая

— Что там? — спросил отца Михаила генерал, подразумевая стрельбу и взрывы, доносящиеся с улицы.

— Стреляют, — сказал священник, возвращаясь на свой стул.

— Какая бессмыслица! — заерзал на табурете пленник.

— Что вы имеете в виду? — не понял отец Михаил.

— Я имею в виду, что скоро здесь будут немецкие солдаты и неизвестно, что с вами произойдет, — ответил генерал.

— Зачем об этом думать, — пожал плечами отец Михаил.

— Это вам незачем, вас мои солдаты не тронут, а меня ваши так называемые партизаны зверски убьют, — напомнил пленник.

— Сами виноваты, — отрезал священник.

— В чем?! — вскрикнул генерал. — Я санитарный врач, приехал с медицинской инспекцией в этот лагерь. У меня из военных принадлежностей только мундир. А все остальное, даже, простите, нижнее белье — светское. Я Генрих Ланц. У меня клиника под Гамбургом. Меня вся Европа знает как врача!

Внутри храма. Алтарь

— Господи, иже Пресвятаго Твоего Духа в третий час апостолом твоим ниспославый, того благий, не отыми от нас, но обнови нас, молящих ти ся! — священнодействовал над престолом отец Илия.

Алексей перекрестился и опустился на колени, следуя какому-то внутреннему чувству. Когда он на секунду поднял глаза на служащего священника, ему явственно привиделось, что у того за спиной стоит еще кто-то в ослепительно белых одеждах, от которых исходил свет. Не решившись любопытствовать дальше, мальчик снова опустил голову.

Плотницкая

— Вы же священник, а я, между прочим, тоже посещал кирху, — убеждал отца генерал. — Меня ждет семья, дети. В своей бессмысленной злобе ваши люди лишат меня жизни. А за что?! Я оружие в руки брал дважды в своей жизни! Помилосердствуйте!

— Не знаю, не знаю, — схватился за голову отец Михаил. — Я ничего не могу сделать!

— Вы можете невинному человеку спасти жизнь! — почти закричал пленник. — Я боюсь умирать! Мне страшно!

Полевой лагерь немцев

— Ну-с, значит, вы служитель церкви? — заинтересованно разглядывал отца Виталия уже лысеющий офицер «СС».

— Так точно, герр офицер, — кивнул тот, сидя перед немцем за столом.

— Вот попробуйте, — налил в кружку перед отцом Виталием из бутылки офицер. — Между прочим, урожай тридцать седьмого года!

— На запах интересно, — заметил священник, понюхав налитое, и отпил глоток. — Очень интересно.

— Если вы святой отец, значит, вам нельзя брать в руки оружие? — продолжил расспросы эсэсовец.

— Нельзя, — кивнул отец Виталий.

— Но вы брали и убивали?

— Убивал, но исключительно фашистов.

— Что скажет на это ваше начальство?

— Запретит мне служение.

— Навсегда?

— Может, и навсегда.

— А может, и нет?

— Может, и нет, но придется принять епитимию — наказание.

— В чем же оно заключается?

— Труд, молитва.

— И все?

— Наверное, все.

— Нет, лучше вина я не пробовал за всю свою жизнь, — опорожнил свой стакан офицер. — Впрочем, один раз, в одной парижской забегаловке, я наткнулся на неплохое --">