Борис Павлович Азбукин - Будни Севастопольского подполья

казалось розовым. Только у берега возле Константиновского равелина вода отливала нежным перламутровым блеском.

Ничто не нарушало утренней тишины. Не шевелила листвой акация, сонно свесив свои пахучие белые гроздья; у дворового заборчика, притаившись, дремала сирень; замерли под окнами хаты, обряженные белым цветением яблони и абрикосы. Недвижим воздух, напитанный дурманно-сладкими ароматами буйной черноморской весны.

Костя вздохнул всей грудью и потянулся так, что захрустело в суставах. Смерть как одолевала сонная одурь. Разве выспишься за такую короткую ночь? Весь вечер он просидел у Саши Ревякина, поджидая, когда тот напишет листовку, чтобы захватить ее с собой. Домой вернулся поздно — шел кружным путем, минуя станцию, а потом еще дважды переписал листовку для ребят. Всего-то и поспал каких-нибудь четыре часа.

Чтобы стряхнуть сонливость и размяться, он соскочил с крыльца и побежал тропой через уличные развалины, не останавливаясь, проскочил всю слободку и только у стадиона, тяжело дыша, перешел на шаг.

Тропа вывела к Лагерной балке. Здесь, на крутом восточном склоне Четвертого бастиона, приютились две улочки. Нижняя Чапаевская вытянулась под самой стеной Исторического бульвара, а под ней, ступенью ниже, Лагерная.

Подъездов к ним нет, как нет и уличных дорог. Только узенькие тропки боязливо жмутся к хатам и дворовым заборчикам.

Но обитатели этих мест любили свои горные улочки, где было много воздуха, много света, знойного солнца, где открывалась взору широкая долина со станционными путями и постройками, с крутобокой Зеленой горкой напротив и степными волнистыми далями, убегавшими к Сапун-горе. С этих улиц рукой подать до пристаней, до станции, недалеко и до портовых мастерских.

Теперь эти улицы лежали в развалинах. Над ними огненным смерчем пронеслась война. Чудом уцелело лишь несколько обшарпанных, закопченных пожарами домишек. Углы их залатаны свежей бутовой кладкой, крыши дырявы, стены иссечены, исцарапаны осколками и пулями. Идя крутыми тропами, приходится перебираться через гряды камней и пожарища, цепляться за обломки стен, подтягиваться на руках.

Одно хорошо: улицы эти не привлекали фашистских солдат и офицеров. Даже при чудовищном недостатке жилья в разрушенном Севастополе они избегали становиться тут на постой.

Именно здесь, на отшибе, в доме старого грузчика Николая Андреевича Михеева, находилась конспиративная квартира, куда спешил сейчас Костя Белоконь.

Подойдя к крайней хате, он постучал три раза в калитку.

— Сейчас! — отозвался со двора ломкий неокрепший тенорок.

Калитку открыл Коля. Он с тринадцатилетним братом Шуриком ночевал тут же, во дворе. Кровати их стояли под густым зеленым навесом виноградных лоз. Желтолицый, худой и длинный, с выпиравшими ключицами и ребрами, Коля казался больным.

«Совсем изголодался парень, скоро пухнуть начнет», — подумал Костя, переступая порог.

— И чего это ты примчался в такую рань? — узкое остроносое лицо Коли было заспанно и насупленно.

— Сам бы не пришел — Саша прислал.

— Саша? — Коля оглянулся и, увидев, что Шурик, высунув голову из-под одеяла, поглядывает на них, добавил: — Заходи в хату.

В хате никого не было. Отец работал в ночной смене на пристани, мать возилась в деревянной пристройке, служившей летом кухней. Коля плотно закрыл окно.

— Что Саша? Небось опять листовку прислал переписывать?

— Угадал. И листовку и еще кое-что, — Костя вытащил из кармана синего нанкового пиджака бумажки. — Это Саша достал мне, тебе и Сане через знакомую регистраторшу с биржи. Нам ведь самим не показаться на бирже. Зацапают.

— Что он достал?

— Направление. Завтра пойдем наниматься на пристань, а Саня — на станцию.

— Мы? Наниматься?

— Известно, мы. А кто же, Пушкин? Вместе с твоим батей будем ворочать грузы.

Коля взял из рук товарища бумажку, прочел ее.

— Постой, как же так? Мы, комсомольцы, и вдруг пойдем внаймы к фашистам?

— А вот так и пойдем. Нам дано задание следить за морским транспортом и докладывать, какие прибывают грузы. А Саньке Калганову — когда и что отправляют на фронт поездами.

Коля удивленно уставился на товарища.

— Сколько месяцев прятались, а теперь попремся: «Пожалуйста, возьмите нас, с голоду подыхаем». А они злорадствовать будут: дескать, сломили нас. Ты хочешь, чтобы я приспосабливался, как те, что пошли в полицаи?

— Если --">