Юрий Михайлович Герт - Преодоление

поведении, Таланцев.

— А мне говорить всерьёз доктора запретили,— смеётся Таланцев и снисходительно похлопывает Ильина по плечу. — Филиппенко! — кричит он.— Филиппенко!

К нему подходит молодой солдат. Видимо, в армии он тоже без году неделя. По холеному лицу с маленькими усиками, развинченным движениям, какому-то беспокойно-блудливому выражению глаз и другим, нелегко определимым, но ясно ощущаемым признакам, в нём сразу угадывается бывший столичный «стиляга».

— Пойдём, старик,— предлагает ему Таланцев,— забьём партию в шахматы. А то мне на кухню собираться. Авось — успеем. А?

Они сидят за шахматной доской.

— Надо же тебе связываться с этим хмырем,— говорит Филиппенко, делая первый ход. Выговаривая слово «хмырь», он брезгливо морщится.

— Всё началось с того, что сегодня на занятиях я заступился за Розенблюма...— Таландев делает ответный ход.

— Нечего было заступаться за такого хмыря.

— Противно было смотреть, как этот Дуб муштровал его...

— Значит, и сам ты хмырь болотный,— равнодушно цедит Филиппенко.

письмо

Дорогой дружище!

Я пишу тебе это письмо, сидя на мешке с картошкой, которую мне приказано очистить за ночь. За окном темень, воет ветер, картошка мелкая, грязная перед тем, как чистить, её нужно долго мыть в большой бочке, помешивая деревянной палкой. Это новый наряд вне очереди — «рябчик», как мы их называем. За недолгое моё пребывание в армии, благодаря этим «рябчикам», я научился квалифицированно мыть пол, колоть дрова, копать землю. Так сержант Дуб исправляет недостатки моего воспитания...

О нём, этом сержанте, я, кажется, тебе уже писал: это мой командир, наставник и отец.

Представь себе человека мощного телосложения, с мускулистой шеей, взглядом исподлобья, всегда хмурого, всегда недовольного, говорящего низким басом —это и будет сержант Дуб.

Его любимые афоризмы, дающие почти полное представление о методах его воспитания, таковы: «Поменьше рассуждайте!», «Тоже мне, деятель выискался!», «Исполняйте!» и «Кругом марш!». У меня сложилось такое представление, что я, как и другие солдаты его отделения, для него — человек в форме, обязанный выполнять его приказания,— и не больше.

По-моему, его не интересует, кто я, что я, мои мысли, моё настроение, мои желания. Его интересует лишь то, чтобы я во всех случаях солдатской жизни заглядывал ему в рот и проглатывал то, что он изрекает.

Всё, что не укладывается в эти, очерченные им рамки, он называет «пререканием с командиром», — и — на кухню.

Он никогда не улыбнётся нам, не заговорит попросту.

Когда после занятий выдаётся свободная минута и мы собираемся поболтать о прошлом, помечтать о будущем, нам становится не по себе от угрюмой фигуры сержанта Дуба, который нет-нет, да и подойдёт, постоит, послушает и пойдёт прочь. При нём солдаты умолкают и начинают про себя припоминать, кто в чём провинился — сапоги ли не вычистил, оружие ли плохо смазал. Все молчат, ждут очередного «рябчика», и когда он уходит, облегчённо вздыхают: «На сей раз пронесло!»

А вчера, например, была гимнастика. Один из солдат, тоже первого года службы, никак не мог выполнить упражнения на брусьях. Дуб приказал не отходить от брусьев до тех пор, пока тот не сделает три маха. Пустяки для меня, но явно непосильное дело для Розенблюма, с которого пот лил градом, а руки бессильно срывались. Я не выдержал, что-то сказал, разгорелся спор, потом — «кругом марш» — и я был удалён с занятий. Кто прав? Неужели он? Неужели ему невдомёк, что тут надо долго тренировать человека, а не просто приказывать? Что поделаешь, сержант Дуб — это и в самом деле дуб. Терпишь, терпишь, потом пошлёшь всё к чёрту и полезешь на рожон, нарочно начинаешь искать наряда — и всё противно станет.

Смешно, дружище: от человека, который, вероятно, ничего не знал, кроме своей деревни, никогда не бывал в опере, не читал ни Бальзака, ни Шекспира, человека, который говорит «каптюшон» вместо «капюшон» и не в состоянии объяснить слова «деятель»,-от этого человека ты целиком зависишь, он разрешает или не разрешает любой твой шаг!...А впрочем, надоело всё это, я с удовольствием читаю твои письма, как всегда — остроумные и забавные, и всё в них так не похоже ни на этого сержанта Дуба, ни на... картошку! Напиши же мне, куда думает ехать Нина Барабанчикова после института, и кто её --">