Игорь Горбачевский (Астапов) - Черно-белые сны

автоматная очередь проходит в сантиметре от тебя, и ты знаешь — следующая очередь твоя. И душа сжимается в комок, и хочется спрятаться и скрыться, вжаться серым тельцем в камни, прижать ушки к спинке, переждать — ведь наши обязательно победят, погонят врага — и я смогу выбраться из норки, расправить гордо ушки: вот какие мы сильные!

Но и этот Страх может быть подавлен другим Страхом.

Когда нет уже жизни там где лежишь ты, не чувствуя ног, в воронке на краю дороги, а рядом — твой друг с дыркой в животе, а вокруг тебя только враги… И ты знаешь, что если ты останешься жить, то тебя будут убивать медленно, перебивая ноги и руки тупой мотыгой. Удар — и кровь в пыль, сворачиваясь калачиком. А после — страшная боль в паху и животе, песок сыплющийся в рану… Ужасная боль.

Чтобы не было этого, молясь, достаешь ребристое тело гранаты и ты фактически уже труп. Здесь на земле только вспышка, вспышка сознания. Как при покадровой съемке видишь: пригибаясь к тебе бегут они, а ты ждешь, вжавшись грудью в ребристое тело гранаты; уже чуть пошевелишься и вспышка, боль рвет тебе грудь. Страх, нет — ужас такой и пот не ручьями, а реками. Сердце в горле стучит, хрипишь, готов перевернуться. Глаза ужасом плещутся. Все это видишь уже со стороны, как будто ты — это не ты, а кто-то рядом. Душа уже не в теле. Видишь, как корчишься от боли и страха, а они бегут с перекошенными ненавистью бородатыми лицами. Нет, ЖИЗНИ уже нет: все ушло и кончилось, остался только ужас, выворачивающий тело наизнанку. И вот они уже подбегают к тебе, и ты в последний момент уже на грани этой не-жизни…

Они падают вокруг тебя, падают мертвыми. Твои друзья, успев, дарят тебе жизнь. Душа возвращается назад. Медленно, по капельке вливается обратно в избитое тело. Пересохшая глотка не может даже хрипеть. Горло и язык от резкого обезвоживания распухли — и слова не продавить. А ты все еще видишь его — единственный лик смерти. Ребристый лик проклятой гранаты, воткнувшейся в грудь. Начинает стучать в висках мысль, что сейчас поднимут и…

А уже потом ты начинаешь чувствовать, как жизнь проходит через тебя мощной, могучей волной. Если во время боя все было черно-белое, кроме корней у земляных разрывов, то теперь ты замечаешь зеленую горную долину, тепло солнечных лучей, вкус воды из арыка. ЭТО ЧУВСТВО ЖИЗНИ.

А есть — еще один Страх. Страх перед собственной трусостью: что если спрячешь тело в камнях, не убитый тобою дух убьет твоего друга, доверившего тебе защищать свою спину, спасшего тебя тогда, у дороги, когда распрощался ты с жизнью…

И эти два страха — за свою жизнь и за его — борются в тебе, твой мозг не выдерживает борьбы и у тебя «сносит тормоза» — ты бежишь навстречу дымным очередям, крутишься среди пуль и смертей.

Вот дух выпускает очередь в упор, прямо в тебя, но его страх перед тобой сильней — и он резко дергает спусковой курок на себя, и ствол уводит вправо, и ты чувствуешь горячий воздух пуль, прошедших мимо. Ты видишь, как удивленно-испуганно распахиваются его глаза — ты шайтан! Ты неуязвим для его пуль! И, смеясь, выпускаешь очередь прямо в его лицо.

Ты крутишься на камнях, неуязвимый для их очередей, расстреливая врага в упор, когда начинают рваться мины — кто-то решил, что отнять твою жизнь — важней, чем сохранить жизни своих. Ты крутишься и стреляешь, и смеешься, и все осколки и пули летят мимо тебя.

— Ссссссссссуууууууууу-ууууу-к-ииииииии!!!!!!!

Ты крутишься и стреляешь, стреляешь и крутишься, пока кто-то не нацеливает залп всех минометов только на тебя. А ты перещелкиваешь новый рожок, нажимаешь на спуск и…

…и пьяный киномеханик, спутав и перекрутив, обрывает пленку твоей жизни…

…Яркая вспышка — и тишина…

Полгода лучшие реставраторы будут склеивать эту пленку по кускам, пытаясь как-то запустить сюжет…

И через полгода снова запустится пленка, и пойдет кусками кино, но будет оно немым и темным — тяжелейшая контузия выбьет возможность слышать, видеть и говорить. Все попытки сказать хоть слово будут заканчиваться одинаково — напряженные голосовые связки будут душить тебя, мешая вздохнуть, и ты мучительно можешь произнести только: «Ыыыы… Ыыыыыыыыы!»

Как-то брат выведет тебя летом на травку, и ты будешь сидеть, подставляя слепое лицо солнечным лучам, радуясь траве под изломанным телом, солнечному теплу.

А ночью на тебя навалится совсем другой СТРАХ.

Страх, что навсегда твоя жизнь превратилась в жизнь растения. Ты --">