Вячеслав Николаевич Миронов - Я был на этой войне

описанная Мироновым: «Метрах в тридцати от входа в подвал стояли плотной стеной бойцы и что-то громко обсуждали. Я обратил внимание, что ствол пушки танка как-то неестественно задран вверх. Подойдя ближе, мы увидели, что со ствола свисает натянутая веревка. Бойцы, завидев нас, расступились. Картина открылась страшная, — на конце этой веревки висел человек, лицо его было распухшим от побоев, глаза полуоткрыты, язык вывалился, руки связаны за спиной.»

      А вот что записал в дневнике в августе 1859 года русский офицер, участник пленения Шамиля, после штурма аула Гуниб: «По дороге ниже первого завала валялось много убитых мюридов. Они остались на тех местах, где происходили схватки их с ширванцами^[1] Один из трупов, разутый, с потрескавшейся кожей, был обожжен. Это беглый солдат, вероятно артиллерист, который стрелял по ширванцам, когда те шли в гору; найдя его при орудии, ширванцы избили его прикладами до полусмерти, зажгли на нем платье, и он обгорел совершенно. Несчастный получил награду по заслугам!»

Разница только в том, что в 1995 году самосуд надо было оправдать и в официальном документе повешенный снайпер «умер от разрыва сердца, не вынеся мук совести», а сожженный в августе 1859 года артиллерист абсолютно никого не интересовал — расправа на месте с перебежчиками была законным делом.

Миронов описывает как характерную ситуацию ужасающий по кровавой бессмысленности штурм знаменитой площади «Минутка» в Грозном, спланированный упрямым и безжалостным командованием.

Но подобные же ситуации постоянно встречаются и в мемуарах офицеров той Кавказской войны. Будущий военный министр и реформатор русской армии Дмитрий Милютин, молодым офицером получивший боевое крещение на Кавказе, с бесстрастной жестокостью рассказал о штурме чеченского укрепления — Сурхаевой башни — отрядом генерала Граббе, одного из наиболее известных завоевателей Кавказа: «Горцы защищались с отчаянной отвагою. Кровопролитный бой длился несколько часов; одна рота сменяла другую. Больно было видеть, как бесплодно гибли люди в безнадежной борьбе, но генерал Граббе упорствовал в своем намерении взять башню приступом… К середине дня страшный бой временно притих, как будто от изнеможения обоих сторон. Егеря наши томились от зноя и жажды на голой скале. В 4 часа генерал Граббе приказал возобновить приступ свежими войсками. Двинуты были батальоны Кабардинского полка, знаменитого своей беззаветной храбростью и воинственным духом, но под впечатлением испытанных в течение целого утра неудач, кабардинские егеря шли неохотно на убой. Новая попытка приступа осталась столь же безуспешною, как и прежние. С наступлением темноты передовые части войск были отведены с облитого кровью утеса.»

Можно множить и множить прямые параллели между между нынешней чеченской войной и войной позапрошлого века. Можно приводить исторические примеры генеральского авантюризма и пренебрежения к солдатским жизням, примеры критического отношения боевых офицеров к действиям высшего командования. То есть всего того, о чем с такой страстью пишет наш современник капитан Миронов.

Но между психологическим климатом этих двух войн есть и принципиальные различия — и это главное.

Во-первых, это — бескомпромиссная ненависть к противнику. Никаких человеческих чувств по отношению к сражающимся боевикам Миронов и его товарищи не испытывают. Это — ВРАГ. И только.

Полтора века назад при всей ожесточенности противоборства психологическая атмосфера была иной. Полковник Константин Бенкендорф в воспоминаниях фиксирует парадоксальные, на нынешний взгляд, ситуации. Во время наступления на какую-то высоту русские солдаты услышали, что ее защитники горцы громко молятся, призывая Аллаха. — «Солдаты же, прежде чем броситься в атаку, приостановились, и слышно было, как они говорили: «Нехорошо, Богу молятся!» Во время изнурительного похода, перед смертельной схваткой, русский солдат испытывает неловкость оттого, что приходится прервать молитву противника — «Нехорошо, Богу молятся!»…

      Тот же Бенкендорф рассказывает удивительный эпизод: «Однажды, в один базарный день, возникла ссора между чеченцами и апшеронцами,^[2] куринцы^[3] не преминули принять в ней серьезное участие. Но кому они пришли на помощь? Конечно, — не апшеронцам! «Как нам не защищать чеченцев, — говорили куринские солдаты, — они наши братья, вот уже 20 лет как мы с --">