Ярослав Ивашкевич - Хвала и слава. Книга третья

чтобы забыть теперь о своей щепетильности.

Однако мне кажется, что возникает у меня еще один соблазн: бросить вызов жизни, этой страшной жизни, которая стала теперь уделом всех. Бросить вызов и…

Тут письмо обрывалось.

VI

Билинский окончательно перебрался в Коморов только осенью. Все лето Шушкевичи «бросками» переселялись в Варшаву. Алек не мешал им и не досадовал. В Варшаве у него нашлись кое-какие дела, причем несколько раз его вызывали на допросы, которые пока не сулили никаких неприятностей. Стать хозяином Коморова ему тоже никто не помешал. Все хозяйственные дела, разговоры с Фибихом и «Жерменой», которая все еще сидела на старом пепелище, он отложил на более позднее время, решив заполнить ими осенние вечера, которые обещали быть скучными. А пока он довольно часто наведывался в Миланувек и долгие часы проводил в беседах с пани Ройской и ее внучкой.

Сразу же после окончательного водворения в Коморове Алек решил эксгумировать останки обоих друзей, погребенных в саду. Ядвига хотела похоронить Янека на Брудне, а Януша собирались перенести на Повонзки, в фамильный склеп. Их разлучали.

В день эксгумации, а это был первый день пребывания Алека на новом месте, он обошел все хозяйство. Оно было невелико. Алек остановился возле дуба. Мышинский и Вевюрский лежали по ту сторону дуба, если смотреть с тропинки. Откапывать их начали еще до приезда врача и санитарки из Сохачева.

Могилы были обозначены, и раскопать их не представляло большого труда. Занялся этим делом Игнац (он давно вернулся из Германии и теперь уже обзавелся собственным хозяйством). Игнац поплевывал в ладони и стучал ногой о лопату. Помогал ему «вестник богов» — его сын, который стал светловолосым стройным парнем. Он был уже на целую голову выше отца.

Прибывших из Сохачева чиновников явно тяготила порученная им миссия. Только санитарка в белом халате и резиновых перчатках была преисполнена рвения. Она всплескивала обтянутыми резиной руками и почти с восторгом повторяла, обращаясь к Алеку:

— Ах, как хорошо, что их выкопают…

Билинский не мог взять в толк, чем же это хорошо. Он сам распорядился произвести эксгумацию, но теперь жалел об этом. Ему было тяжко, хотя на своем веку он повидал уже немало трупов. Впрочем, Алек прекрасно понимал, что раз уж он собрался поселиться в Коморове, нельзя оставлять эти две могилы возле самого дома.

Под дубом, рядом со скамейкой, стояли два одинаковых желтых гроба, приготовленных для останков. На их крышках виднелись черные кресты и круглые веночки в стиле ампир. Первым выкопали Янека. Он лежал совсем неглубоко, обернутый в какое-то одеяло или брезент, который вполне сохранился. С помощью этого брезента и извлекли из могилы труп, который, казалось, совершенно истлел. Он пролежал в песке восемь лет.

Останки быстро разложили на белом полотне, и санитарка ловко их запеленала. Янек казался теперь таким же маленьким, как узелок с вещами, который некогда пани Вевюрская собрала перед отъездом в Одессу. Алек, стоявший у Могилы, все же успел разглядеть череп, на котором сохранились остатки кожи; кончика носа не было, и зияли пустые глазницы.

Януш же лежал гораздо глубже, в чистом белом песке. Тело его хорошо сохранилось. Впрочем, он пролежал в земле меньше Вевюрского. Завернут он был в клетчатый плед, который расползся, когда за него ухватились могильщики.

Игнацу с сыном пришлось подсунуть под останки свежее полотно и брезент, припасенный Фибихом, и лишь после этого они вытащили тело Януша на край разрытой могилы и положили на землю.

Санитарка снова хотела превратить выкопанные останки в аккуратный узелок, но Алек остановил ее. Приблизился к яме и взглянул на прах дяди.

Теперь, когда сняли плед, было видно и лицо, и руки, сложенные на груди, сжимающие маленький деревянный крестик, и одежда, в которой его похоронили, — она совсем не истлела. Только все это — и лицо, и руки, и крестик, и одежда — было одинакового серо-зеленого цвета, словно из плесени. Поэтому все это казалось чем-то нереальным, каким-то кошмарным произведением искусства.

Черты лица, окаменевшего и ссохшегося, были резкими, словно выполненными средневековым резчиком по дереву. Глаза запали, бровей не было, и все лицо выражало глубокую скорбь и вместе с тем глубокое умиротворение. Короткий нос Януша стал еще короче, словно принюхивался к чему-то, а тонкие губы были цвета --">