Павел Федорович Автомонов - Имя его неизвестно

сказал генерал. – Мы тебя не забудем. Но нам пора в дорогу, впереди Киев, Львов, бои за Берлин и наша победа!

И мне хотелось выкрикнуть в ту минуту: «Впереди победа! Мы пронесем с честью наши знамена!»

А через три месяца наш фронт, который теперь назывался Первым Украинским фронтом, в канун годовщины Великой Октябрьской революции освободил мой родной Киев. Танковая рота, которой я командовал, получила задание выйти на Брест-Литовское шоссе и перерезать путь отступления немцев на запад. Родная улица! Я пришел к тебе!

Бой с немецкими танками и артиллеристами был горячий, жестокий. Осколок вражеского снаряда впился мне в грудь, пробил легкие, а другой зацепил предплечье. Когда немцы прекратили сопротивление, а остатки разбитых частей бросились по растоптанным проселочным дорогам подальше от Киева, меня отправили в госпиталь.

Я страдал не столько от ран, причиненных осколками, сколько от того, что увидел вместо дома, в котором когда-то жил. Я попросил санитара, сопровождавшего меня, остановить машину. Две искалеченные, выщербленные высокие стены стояли, точно привидения, в сизом тумане над кучами битого щебня и глины. Бабусю, которая подошла к нам, я узнал сразу: в те солнечные дни, когда цвели каштаны и не было войны, она всегда продавала цветы возле заводского клуба. А сейчас, согнутая, почерневшая, она, словно страшную сказку, поведала, как среди этого щебня нашли трупы моих родителей. И у меня не стало ни отца, ни родимой. Была лишь родная улица, по которой проходили, лязгая гусеницами, наши танки и самоходки, по которой скромно и тихо тарахтели возы наших «славян»-обозников, что следовали туда же на запад, на Львов, на Брест, на Варшаву, на Прагу, на Будапешт, на Вену, на самый Берлин – освобождать земли от гитлеровской нечисти.

А уже к вечеру я лежал на жесткой кровати в наспех оборудованном госпитале и слушал, как барабанит холодный осенний дождь в затемненные синей бумагой окна. Я слышал торжественный голос диктора, который доносился из репродуктора в другой комнате. А потом гремели залпы. Москва салютовала войскам генерала Ватутина, которые вернули Родине Киев. «И пронесем знамя до Киева», – вспоминал я слова генерала, сказанные нам в слобожанском селе, возле школы, августовским солнечным утром. «И впереди победа!»

Еще одно волновало меня до глубины души.

– Сестра! – позвал я, слегка приподняв голову. – Возьмите бумагу, чернила и подойдите ко мне!..

Медицинская сестра села рядом, положив на тумбочку листочек бумаги, вырванный из тетради.

– Вам нельзя волноваться… Успокойтесь. Я все напишу, все…

Если бы она могла написать это «все», чем было наполнено мое сердце, чем жил в эти минуты мой мозг.

– Я слушаю вас…

– «Здравствуй, Орися!

Я часто думал о тебе и твоем лейтенанте. А на днях даже письмо собирался тебе написать, да не было времени. Был занят. Форсировали Днепр, а потом брали Киев. Теперь время есть. Лежу в госпитале. Сегодня я узнал, что у меня нет ни отца, ни матери – погибли. И кажется мне, Орися, что нет для меня на свете родней человека, чем ты».

Я умолк, а девушка в белом халате и косынке тихо, словно страшась спугнуть мои мысли, спросила:

– А дальше что писать? … 

Примечания

1

Все в порядке! Понятно? (немецк.).

(обратно)
--">