Ирина Александровна Измайлова - Князь Александр Невский

вздрогнул, не поморщился. Только его губы чуть покривились и напряглись да зрачки расширились, сделав глаза темнее и глубже. Эту странную, глубоко спрятанную, необъяснимую боль он не раз уже чувствовал за время пути и не хотел говорить о ней своим спутникам. Они и не замечали ничего. И в этот раз приписали его невольную гримасу раздражению и гневу, вызванным словами его спутника.

– Мы ж третий день из ханского становища едем! – воскликнул Александр. – И ничего живого – будто вымерли русские люди! Как вкруг норы драконьей… И дань им платим, и не выступаем супротив их власти, а всё едино: не могут они нас не трогать, не губить, не разорять! Что же им так кровь-то русскую пить нравится?!

Рука князя крепко сжалась на поводьях коня. В это время сквозь лохматые тучи вдруг прорвался одинокий солнечный луч и на пальце вспыхнул огнём драгоценный перстень.

И, как тяжёлое видение, так же ярко возникло воспоминание, заставившее Александра снова поморщиться, на этот раз не от боли.

Он будто бы ясно увидал просторный ханский шатёр, обставленный богато, но безвкусно. Ковры и подушки на полу; по стенам – мечи и кинжалы самой различной ковки; копья, щиты; вдоль стен – сундуки и ларцы, нисколько друг к другу не подходящие и оттого похожие на выросшие по кромке опушки кусты, бестолково теснящиеся, мешающие один другому расти.

Среди всего этого варварского многообразия выделялось лицо того, к кому князь Александр приехал, к кому явился в этот самый шатёр. Нынешний повелитель Орды хан Менгу-Тимур. Его лицо, широкое, по-своему выразительное, казалось тем не менее закрытым: ни мыслей, ни чувств на нём не читалось – оно походило на своеобразную маску под дорогим мехом богатой шапки. Хан восседал не на традиционных подушках, но в роскошном резном кресле персидской работы, покрытом шкурой леопарда. Перед ним, на столике, тоже изящно сделанном, но не персидском, а китайском, с перламутровыми и яшмовыми инкрустациями, стоял кувшин вина, на блюде оранжево светились крупные персики.

Менгу-Тимур пил вино из золотого кубка, пристально глядя на князя и улыбаясь. Но его улыбка тоже не выражала ничего, будто он просто приклеил её к своему лицу. Взяв кубок из правой руки в левую, хан подхватил с расшитой подушки роскошный восточный шлем. Протянул, продолжая улыбаться:

– Бери, Искендер! Бери. Это персы делали. Искусные мастера. В таком шлеме и меч тебя не возьмёт. Ничто не возьмёт, кроме гнева ханского, если вдруг прогневишь меня!

Александр молча принял шлем, склонив голову, приложив руку к груди.

Между тем хан вновь отпил вина, но левой рукой не удержал кубка, тот наклонился, и алое вино потекло по белому, расшитому золотом халату.

Менгу, чуть поморщившись, поставил кубок, затем стащил с указательного пальца перстень. Перстни были у него на всех пальцах, на некоторых – по два, но этот, витой, тяжёлый, с замысловато гранёным огненным рубином, казался всех богаче.

– И это возьми, Искендер! Цени честь ханскую!

Подавив готовую явиться на лице брезгливую усмешку, Александр взял перстень, надел на безымянный палец, вновь наклонил голову:

– Честь я ценю, хан. Но пуще даров ценю твое слово ханское. Обещание, что рекрутов на Руси брать не станешь, что сбор дани мне на откуп отдаёшь, без баскаков твоих. А ещё – что не будешь разорять русских земель и войной на нас более не пойдёшь. Не нужна война ни нам, ни тебе.

На лице хана опять явилась улыбка, но теперь она была выразительной: в ней проглянуло нечто хищное, опасное. Вновь взяв кубок, хан проговорил:

– Искендер! Служи мне верно! Служи! Наш ты будешь, татарин! Великую славу от нас примешь на Руси. Ступай в Русь и помни: от нашей ханской грозы не уйдёшь, не скроешься!

Менгу довольно рассмеялся и, не глядя, ткнул кубок на китайский столик, который от неловкого движения хана наклонился. Роскошный кубок упал на бок, и вновь по шитому золотом атласу потекли багровые полосы пролитого вина.

Воспоминание об этой встрече, об этом разговоре, со времени которого минуло три дня, как огнём обожгло Александра.

– Татарин буду? – хрипло прошептал князь, ещё крепче сжимая поводья, так, что конь его зафыркал, прядая ушами и раздувая ноздри. – Ты кем же мнишь-то себя, а великий хан? Не Господом ли Богом?..

Он с трудом подавил желание сорвать с пальца драгоценный перстень и швырнуть в кусты. Этого нельзя было делать, но как хотелось…

Александр осадил коня. И --">