Юрген Ангер - Краденое солнце

Поторопитесь, я все расскажу, только сейчас – вам нужно пойти со мной.

Бача уже поняла. Шклов, кролики, листы ревеня, блестящий Днепр и огоньки Заречья, и вечерние Лукулловы пиры – все это не могло пребывать в ее жизни долго. Рано или поздно придет черный человек, как пришел он к их семье десять лет назад в Мадриде, и пять лет назад в Дрездене, и черный человек проговорит сочувственно реплику из своей черной-черной роли: «Вам нужно срочно уехать. Поторопитесь, пока они не пришли». Так уж в ее жизни заведено.

– Подожди меня здесь, Петек, – сказала Бача, – я возьму вещи и вернусь.

Она пробежала по темной дорожке, обогнула дом и остановилась под темным приоткрытым окном своей комнаты. Той, в которой все не жилось ей здесь, в Шклове. Бача подоткнула юбки, забралась на цоколь, подтянулась на руках и забросила на подоконник легкую ногу. Заглянула в темную комнату – услышал бог молитвы, никто на ее сундуке не спал, даже кошка не сподобилась. Бача нырнула в душную темноту, бесшумно прошла по комнате, откинула крышку – в сундуке собрано было ее приданое, вся ее прошлая, до-Ясика, недолгая жизнь. Рюкзачок с пожитками, мальчишечий наряд и нехитрая шляпа. По внезапному наитию Бача вынырнула из просторного своего домашнего платья и переоделась в мальчишечье – в темноте, наугад. Нагнулась, цапнула со дна сундука дорожную свою котомку, бросила платье поверх тряпья, прикрыла неслышно крышку, подумала быстро: «Как же ты без меня, матушка Агнета?» – и была такова.

Два всадника не неслись – кони были дрянь – но трусили по ночной лиственничной аллее, в облаке веселеньких белорусских комариков. Над деревьями старинной монетой всходила луна.

– И что я скажу моей пани, Петек? – озвучила Бача терзавший ее вопрос, – Ведь пани Сташевска меня с кашей съест, если ночью недосчитается…

– Погодите, паненка, вот до Заречья домчим, до гостиницы – и все расскажу, – пообещал печальный Петек.

– Домчим! – Бача шлепнула перчаткой своего одра промеж ушей, на большее не хватало у нее жестокости, – Доползем!

– Тс-с, – старина Петек прижал палец к губам и зачем-то вдруг потянулся и надвинул Бачину шляпу на самые уши, – молчите!

На другом конце аллеи показались две конные тени – сутулые, мрачные, безмолвные. Нет, не ночные ухари, скорее, гайдуки большого барина, спешащие по своим делам. Мимо Бачи и Петека двое промчались бесшумно и целеустремленно, как два призрака, пахнущие порохом, кожей и перегаром. Петек проводил взглядом – как скрылись они за поворотом, там, где светились окошки поместья посессоров Сташевских.

– Успели мы, матушка, – тихо проговорил Петек. Их кони-дряни уже цокали копытами по понтонному мосту через Днепр, – Увез я тебя, успел.

– За мной? Они были – за мной? – спросила Бача, хотя уже при виде черных гайдуков внутренний голос нашептал ей, что они – по ее, Бачину, душу. С ее-то везением… Петек молча кивнул.

– Не поедут вдогонку-то? А то ведь с нашими одрами – и догонят? – вслух подумала Бача.

– Хозяйка на час их займет, не меньше, – успокоил Петек, – а мы вот-вот и доедем.

Вот и они, огоньки далекого Заречья. Какими милыми и манящими казались они всего часочек назад, и как резали глаз они сейчас – точно звезды печального неба вечных изгнанников. Ну, и благородных безумцев.

В гостиничном номере Бача первым делом сорвала с головы шляпу – из-под шляпы темной волной рассыпались волосы. Петека она не стеснялась – глупо стыдиться рассыпанных по плечам волос, когда на пороге, возможно, война.

– Говори, Петек. Что с Яськой? Он жив? – это главное было, чтобы он оказался жив, потому что остальное кое-как еще можно исправить.

– Жив. В Вене, в гостях у барона фон дер Плау, – мрачно отвечал Петек, он стоял перед Бачей, и терзал в пальцах свои заскорузлые перчатки, от старости полностью уже повторяющие форму руки. Бача села верхом на стул, кивнула Петеку на другой стул – мол, садись тоже.

– Amoklaufer Фрици, – произнесла она, вспоминая, – Скандалист, грязный игрок, неумелый шулер. Яська играет с ним? Говори же! Я не стану больше перебивать, говори, Петек!

– Пан Сташевский сел играть с ним в Вене, в игорном доме Пуссенов, – Петек уселся на стул, но с перчатками так и не в силах был расстаться, все теребил их и не спускал с них глаз, – Потом поехали играть в дом барона, оба изрядно были уже навеселе. Пан Янош получил от барона расписку, заверенную нотариусом, но ему все было мало. Он расхвастался, как играл в --">