Дмитрий Андреевич Шашков - Хорошая месть

Дмитрий Шашков Хорошая месть

"Мне отмщение, Я воздам,

говорит Господь"

Халев пробирался сквозь ночной парк к одинокому коттеджу. Одно освещенное окно как маяк манило его к себе.

Да, неплохо устроился в этой бедной стране бывший фашист! Ещё бы! Получает от своей богатой родины жирную пенсию, а тратит ее здесь, в Латинской Америке, где всё так дешево. А ещё, с ним, наверняка, награбленное во время войны – вот и купил себе этот особняк. Очень неплохо устроился! Думал, дожить свою жизнь припеваючи, и казалось, почти удалось, вот и до старости дожил, но нет! Не выйдет! Теперь уже нет!

Халев на минуту остановился, чтобы успокоить дыхание. Уж очень взволновали его все эти мысли. Не мудрено! Он столько искал своего врага. И вот он теперь, наконец, перед ним! Остались последние пара сотен метров. Халев достал пистолет, отточенным движением дослал патрон в патронник. Лязганье затвора в ночи показалось громким. Но не беда – охраны здесь все равно не было – то ли у фашиста не хватило на это денег, то ли не хотел привлекать лишнего внимания, надеялся защититься неизвестностью в этой глуши…

Халев долго готовился к этой встрече! Тренировался, потом выслеживал своего врага, и вот, наконец, как будто случайно, нашёл. Халев подошёл ближе к освещенному окну и осторожно заглянул внутрь. Да, вот он, стареющий фашист, перед ним! Один, ничего не подозревает! Сидит в кресле перед камином в изящно прибранной гостиной и что-то читает. У Халева забилось сердце от нетерпения; можно было бы убить его выстрелом прямо отсюда, но нет, это слишком просто! Сначала он с ним поговорит. Напомнит, кто он и откуда. О, ему есть что напомнить фашисту!

Халев давно готовился к этой встрече. Даже псевдоним себе взял в честь храброго древнееврейского разведчика из Пятикнижия. Халев верил, что дух того Халева сейчас с ним и поможет ему совершить справедливую месть.

О, Халеву будет что напомнить фашисту! В их первую встречу Халев был маленьким мальчиком, оборванным и голодным, и стоял вместе с другими несчастными в строю, под конвоем автоматчиков из "эс-эс", а перед ними, важно и неторопливо, прохаживался – он! Тогда – молодой офицер "эс-эс". Новенькая форма отлично сидела на его холеном откормленном теле, даже на начищенных сапогах не было, казалось, ни пылинки. В левой руке у него тогда был белоснежный платок, которым он иногда брезгливо прикрывал нос от вони паленого мяса, а тонкие губы то и дело выразительно кривились – иногда в усмешке, иногда пренебрежительно-брезгливо – так он реагировал на предсмертные крики и стоны, на причитания и проклятья тех, кого убивали при нем по его приказу, и их близких, стоявших тут же. И как он упивался своей властью! Четкими командами, подкрепляя их властным жестом, приказывал своим солдатам убивать новых и новых жертв…

Всё это было детскими воспоминаниями Халева. Он напомнит фашисту о многом, но не расскажет, чего стоило превратиться из затравленного ребенка, мучимого бесконечными ночными кошмарами, в подготовленного хладнокровного бойца, в профессионального мстителя.

Халев отлично знал план коттеджа. Из гостиной, где сидел теперь фашист, был выход в прихожую без окон, где дверь, понятно, заперта, другой выход – напротив первого, в следующую комнату, сейчас не освещённую. Именно туда направился Халев – если фашист, услышав шум, бросится бежать в прихожую, там он потеряет драгоценные секунды, отпирая дверь, так что Халев непременно настигнет его. Если же фашист решит бежать через окно, Халев сможет стрелять ему в спину прямо из этой неосвещенной комнаты, причем его цель будет подсвечена окном.

Халев левой рукой вынул фомку, коротким ударом разбил окно, легко перемахнул через подоконник и замер, прислушиваясь. Но и в соседней комнате было тихо. Фашист никуда не бежит? Возможно, он приготовился к обороне? Возможно, вооружён, даже уже держит на мушке единственный вход отсюда туда? Но Халев знал, что делать, – он бесшумно выпрыгнул обратно в окно и опять осторожно заглянул в освещённую комнату, сам оставаясь в тени.

Халев чуть не рассмеялся в голос! Его враг стоял посреди комнаты, комкая в руках газету, которую до этого читал, и затравленно озирался! Он был в ужасе! В животном, бессмысленном ужасе, и даже не пытался спастись! Халев, не спуская с него глаз, подошёл, уже не таясь, к освещенному окну, выбил фомкой стекло. Фашист, вытаращив глаза, теперь смотрел на него, побелев от ужаса. Халев не спеша забрался --">