Александр Сергеевич Марков - Атаман Метелка

Александр Марков Атаман Метелка Историческая повесть

НАВСТРЕЧУ МЯТЕЖНОМУ ВОЙСКУ

Сенатор Никита Бекетов сидел на веранде своей загородной дачи и, хмуря брови, прислушивался к далекому гулу соборного колокола. Перекрывая двенадцативерстное расстояние, звон медной глотки сквозь сплетения виноградных лоз и кущи акаций прорывался к каменной широкой галерее и неистово бил в уши старого вельможи.

— Дон… дон… донской своеволец! Донской своеволец Емелька Пугачев!

Бекетов зажал уши. Но тяжкий гуд нарастал, мутил голову.

А ведь были приметы, предвещавшие беду. В солдатской слободе теленок родился о трех ногах. На Татарском базаре сорвавшийся с привязи верблюд заорал по-петушиному… И беда грянула. В ночь на 17 мая 1773 года в самом центре Белого города взметнулось жаркое пламя. Занялись торговые ряды медников и чеканщиков. Огонь перекинулся на церкви Благовещенского монастыря. Горели главы с крестами, тесовые крыши на алтарях и трапезной, рамы на окнах. На колокольне, будто лучины, вспыхнули дубовые брусья. Колокола с грохотом попадали на каменный свод под колокольней. Пятидесятипудовый, самый большой, разбился, а осколок его вроде бы сразил какого-то мужика, который и учинил поджог города. Считали, что пожар начался неспроста, а от злодейских рук посыльных самозванца. И сюда-де его разбойное воинство дотянется. И новые приметы возглашали недоброе. В течение лета почти не было дождя, выпавший однажды, он лишь вспрыснул потрескавшуюся, жадную землю. К тому же от пыли, поднятой с глинистых бугров, были дождевые капли красноватыми.

— Идет кровавый дождь! — с замиранием сердца толковала посадская голытьба. — Знать, и дворянство скоро заплачет кровавыми слезами.

Третий день подряд призывно гудел колокол. Город готовился к обороне от простого мужика, самозванца… В кафедральном соборе обличал донского смутьяна преосвященный Мефодий.

Народ не верил словам владыки. Где, говорят, простому казаку такой силы набраться, чтобы крепости брать и полки с генералами разбивать.

— А мне-то какое дело, — успокаивал себя губернатор, — теперь новый губернатор есть.

Бывший астраханский губернатор Никита Афанасьевич Бекетов недолюбливал вновь присланного губернатора генерал-майора Кречетникова. Бекетов считал, что стал жертвой очередной интриги жалких выскочек. Горькая складка залегла между широкими бровями сенатора. Вспомнил давно отшумевшие годы…

Во время одного представления в кадетском корпусе императрица Елизавета Петровна увидела на сцене спящего юношу, красиво откинувшего курчавую голову на корявый ствол дерева. Молодой человек, обративший на себя внимание высочайшей особы, был Никита Афанасьевич Бекетов. После спектакля он был пожалован в сержанты, в двадцать один год стал поручиком, а еще через некоторое время получил чин генерал-адъютанта.

И вот Никита Афанасьевич при дворе. Украдкой ловит завистливые взгляды царедворцев и маняще-влюбленные — императрицы. Но тут случилась с Бекетовым оказия. Граф Шувалов под великим секретом снабдил его дорогим притиранием для усиления белизны лица. А вскоре его лик обезобразило угрями и сыпью. Графиня Марфа Егоровна, любимица императрицы, посоветовала удалить Бекетова — как бы зараза не перекинулась на белый лик и холеные руки государыни.

Началась жизнь походная в гренадерском полку. Со вступлением на престол Екатерины II был Бекетов направлен губернатором в далекую Астрахань. Никогда не думал он, что приживется среди азиатчины. Однако попривык. Сам себе был хозяин. Некоронованный владыка огромного края. А губерния — чтоб ей пропасть! — истинное место для наказания. Людишек мало, дел невпроворот. И посыпались в сенат от астраханского губернатора доклады, один другого пространней. Бекетов хлопотал об упорядочении торговли с Персией, об улучшении постройки судов, об устройстве в Астрахани госпиталя, гарнизонной школы… Выпросил у казны денег на помощь бедным переселенцам…

И себя --">