Виктор Васильевич Мануйлов - Жернова. 1918–1953

тому назад, когда еще ни о каких революциях не было и речи. В ту пору русская молодежь рвалась на фронт, поветрие сие захватило и многих молодых евреев из обеспеченных семей, но брали далеко не всех. Потом возникла острая необходимость в младших офицерах, убыль которых была страшная, немцы наступали, русской революции грозила опасность, и Леонид пошел в юнкера. А Бабель… он, кажется, тоже пописывал… вроде бы рассказы…

— Таки узнал? А я тебя узнал-таки сразу же. И глазам своим не поверил, — тараторил Бабель, тряся Леонида за рукав куртки. — И что такой уже скучный? А? Девок мало? Или тебя девки уже не интересуют? Мальчики? И почему таки сюда? Ты принял православие?

— Нет, я не принял православие, — ответил Леонид, мрачно разглядывая Бабеля из-под козырька юнкерской фуражки. — У меня только что… нет, не только что… я только что узнал: в Чека расстреляли моих друзей… Хочу поставить свечи…

— А-а, ну-у… вот как… — в растерянности заморгал Бабель выпуклыми глазами. Затем снова встрепенулся, предложил: — Тогда пойдем вместе. А я, видишь ли, пришел сюда посмотреть и послушать: сказали, что будет выступать сам святейший патриарх Тихон. Интересно, за что он уже будет говорить… Ты же знаешь, я работаю в «Красной газете»… вернее сказать, подрабатываю… — И Бабель хихикнул, прикрыв ладонью рот.

— Не знаю. Я не читаю ваших газет, — отрезал Леонид.

Однако отчужденный тон его не смутил Бабеля.

Они вошли внутрь собора. Народу было не так уж и много, и все больше старики да старухи, отставные полковники, пара генералов, чиновники, девочки в белых платьицах.

Пророкотал на низших регистрах бас соборного дьяка.

На хорах рыдающими голосами откликнулись певчие «Покаянной молитвой о Руси» композитора Петра Чайковского:

С сердцем покаянным,

с пламенной молитвою-ууу

припадем к Создателю-ууу.

Боже, храни родную Ру-усь.

Басы и баритоны мерным рокотом раскатывались между колоннами, тенора забирались под самый купол собора, сыпались оттуда серебряным дождем…

Божье промышленье

скорби посылает ей

за грехи сы-но-вни-еее.

Боже, спаси родную Ру-усь.

Боже, прости е-е-ооо,

Боже, храни е-е-ооо.

Бабель остался возле колонны, Каннегисер прошел вперед, где плавал лиловый дым кадильниц.

Певчие уже не молитву пели, а плач, затапливая слезами фигурки молящихся:

Много в удел ей дано испытани-ий,

Много дано ей еще пережи-ить.

Дай обновлени-е,

дай уповани-е,

доблесть и силу ее возроди-ить.

Боже, храни родную Ру-усь…

Леонид прошел к алтарю, поставил несколько свечей, зажег их, стоял, крестился, слушал молитву, по щекам катились слезы…

В училище на общей утренней молитве он всегда стоял в строю, пел вместе со всеми. «Покаянная молитва о Руси» в последние месяцы была любимой в училище, ее пели с особым вдохновением…

Пели — всё в прошлом…

После ареста «заговорщиков» занятия в училище прекратились и, скорее всего, навсегда. Впрочем, это уже не имеет никакого значения. Потому что юнкер Каннегисер свой первый и единственный бой назначил себе сам и примет его. А бог должен помочь ему этот бой выиграть. И неважно, какой бог: православный или иудейский.

Патриарх Тихон, ветхий старец с белой бородой, полусидел в золоченом кресле, облитый шелком лиловой рясы, окруженный служками. Он тоже открывал рот и время от времени крестил прихожан золотым крестом с изумрудами. Прихожане кланялись, крестились, подходили к ручке святейшего, лобызали. На всех с хоров изливался могучий бас соборного дьяка:

Боже, храни родную Ру-усь…

Боже, храни ее-ооо…

Боже, спаси ее-ооо…

Ему, рыдая, вторил хор.

Забыв о Бабеле, Каннегисер дослушал молитву до конца, покинул собор и пошагал в сторону Адмиралтейской набережной.

Бабель догнал, пристроился рядом, затараторил:

— Им уже таки недолго осталось… всем этим графьям, архиереям и прочим. Они себе думают, что вымолят у своего бога возвращения к прошлому. Идиоты! Гнездо заговорщиков. Ничего, Чека скоро наведет порядок и здесь… Я недавно побывал в морге на Выборгской стороне — ужас! Расстрелянные свалены в штабеля… Кого там только нет…

— Чему ты радуешься?

— Я? Радуюсь? — смутился Бабель. — Нет! Наоборот — жуть берет. --">