Анна Зегерс - Мертвые остаются молодыми

Анна зегерс

Мертвые остаются молодыми

Перевод с немецкого Н. Касаткиной и В. Станевич

Послесловие П. Топера

Иллюстрации И. И. Пчелко

Текст печатается по: Анна Зегерс, Собр. соч. в шести томах. Т. 4 М., Художественная литература, 1982.

ГЛАВНЫЕ ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА РОМАНА

Мертвые:

Эрвин — молодой солдат в первой мировой войне Мартин — его лучший друг

Мария — его возлюбленная

Ганс — сын Эрвина и Марии

Гешке— впоследствии муж Марии

Елена

Франц - дети Гешке от первого брака

Эмилия — тетка Марии

Участники убийства Эрвина:

Фон Клемм — из семьи заводчиков Рейнской области, офицер в первой мировой войне

Ленора — его жена

Хельмут — их сын

Клемм (без «фон») — его кузен

Коммерции советник Кастрициус — его коллега, отец его второй нареченной Шлютебок — один из директоров «ИГ Фарбениндустри», его коллега и единомышленник

Бекер — шофер Клемма

Фон Венцлов — кадровый офицер, шурин Клемма

Амалия фон Венцлов — его тетка

Ильза — его жена

Фон Мальцан — майор, тесть Венцлова

Аннелиза — старшая дочь Венцлова

Фон Штахвиц — его друг

Советник юстиции Шпрангер — друг его отца

Фон Ливен — эмигрант из Прибалтики, офицер, далее служащий в различных фирмах, впоследствии эсэсовский офицер

Отто фен Ливен — его кузен

Элизабет — его кузина

Вильгельм Надлер — крестьянин, солдат в первой мировой войне, затем в добровольческом корпусе, снова солдат во второй мировой войне

Лиза — его жена

Христиан — его брат

ГЛАВА ПЕРВАЯ

I

- Ну, кончайте! Хотя капитан буркнул эти слова себе под нос, Эрвин расслышал их. Он понял, что его ожидает смерть.  Когда вчера белогвардейцы штурмовали манеж, собственный конец еще казался ему чем-то очень далеким. Он, правда, привык к мысли о смерти — с тех пор как в 1914 году, почти мальчишкой, пошел добровольцем на фронт. В те времена армия сулила ему больше, чем его сиротская, убогая юность. Уж лучше военный мундир, чем затрапезная куртка, какую носят берлинские мусорщики: эту дрянную работенку раздобыл ему дядя, не желавший больше ни кормить племянника, ни выкладывать деньги за его обучение какому-нибудь ремеслу.

Как эхо, дважды прозвучало у него в душе — или это проговорил сквозь зубы капитан?—«Кончайте! Кончайте!»

В те времена армия была для него всем — матерью, родиной, пристанищем. В слова «честь» и «отечество» он поверил с такой же готовностью, с какой взял в руки оружие; вдруг оказалось, что ему, мальчугану, которого до сих пор только терпели, а иногда и поколачивали, о котором попросту забывали, предназначено свершить великие дела. После первых приступов чисто физического страха угроза смерти стала для него такой же привычной, как и для всех людей на земле: хотя они отлично знают, что каждому суждено умереть, эта неизбежность не слишком портит им существование.

Но по-настоящему жизнь Эрвина началась в декабре 1916 года, когда ему в окопах попала в руки первая листовка,— с тех пор прошло всего три года, и вот слово «кончайте», может быть, уже означало смерть. Он никак еще не мог расстаться с зыбким роем обманчивых и бессмысленных надежд, и только скрежет тормозов рассеял их окончательно. С той первой листовки сама смерть приобрела для него другой смысл, точно она скорее имела отношение к жизни, а не к смерти. Раньше Эрвин ощущал свою жизнь как бремя, а иногда — в воскресные вечера—как забаву. Листовка была первым человеческим зовом, обращенным лично к нему. Он впервые почувствовал, что на свете существует кто-то, кто нетерпеливо его ищет, кому он нужен настоятельно, весь, целиком, кто без него жить не может. Раньше Эрвин воображал, что настоятельно нужен отечеству. Но когда ему в листовке открылось то, о чем он сам тосковал, ему сначала показалось, что принять эту желанную правду — значит, проявить недопустимую слабость, и он долго боролся с самим собой, хотя уже догадывался, что армия не имеет ничего общего ни с родиной, ни с матерью, так же как ничем не напоминает родную мать тетка, которая рада была от него отделаться. А хваленое отечество вовсе не было тем