Саулюс Томас Кондротас - Взгляд змия

землю, то есть на огромные, первые вещи, которые мы видим, даже закрыв глаза.

Да только дедушке их благодарность была ни к чему. Он уныло сидел в тени хлева, нисколько не интересуясь тем, как помаленьку убывает его угощение, приготовленное для бунтовщиков.

Уланы наконец насытились. Не спеша сели в седла, рыгая и отирая рукавами губы. Иные из них еще дожевывали окорок или клали в рот последний ломоть хлеба. Крупный мужчина с дочерна загорелыми волосатыми ручищами громко пернул, остальные улыбнулись. Один из всадников, с бледным, милым, словно женским лицом, подскакал к деду и наклонился к нему:

– Спасибо тебе, отец, за снедь и воду. Видно, не тем ты это все приготовил, кого дождался. Да все одно спасибо. Господь тебе воздаст.

– То-то, что не тем, – произнес дед, но всадник уже не слышал, погнал коня в ворота, остальные двинулись за ним вслед.

Мы проводили взглядами их, удаляющихся по нашему узкому проселку, мало изъезженному и потому заросшему травой.

Я все лежал в траве, и мне было жалко дедушку, как вдруг раздался оглушительный хохот, и я оглянулся. Хохотал мой отец. Я еще ни разу не слышал, как они с дедом смеются, а люди, подверженные этой привычке, казались мне странными, непонятными и слегка тронутыми. До той поры я надеялся, что мы, Мейжисы, не умеем смеяться. Но вот отец стоял, упершись в бока, и, разинув рот, ржал как лошадь. Я взглянул на мать, все еще стоящую в сенях, потом на деда. Оба глядели на отца с удивлением и тревогой. Я решил, что у отца с головой не в порядке.

– Что с тобой, Сципионас? – спросил дедушка.

Отец весь трясся от смеха:

– Повстанцы!.. О господи! Ой, не могу! Столько готовиться… пришли уланы и все сожрали! Ох, держите меня, батюшка!

Не обращая внимания на его слова, дедушка сорвал со стены кнут и, замахнувшись, вытянул им отца по спине. Потом повесил кнут на место. Отец как-то сразу умолк. Теперь уже он с удивлением глядел на деда.

– Что, не смешно? – спросил дед. – Чего же ты не смеешься?

Отец ничего не ответил, а дедушка добавил, глядя в землю:

– Пока в этой юдоли не прейдут страдание и скорбь, негоже паясничать и надсмехаться. Усвоил?

Отец кивнул, как овца:

– Не знаю, что на меня нашло.

Это случилось три года тому назад, и за это время никто у нас дома ни разу не рассмеялся. Я так понял, что дедушкино поучение предназначалось нам всем поровну, не одному отцу. Происшествие с окороками и повстанцами закончилось так, как мы не думали и не гадали. Вскоре выяснилось, что рассмешившие отца всадники были перебежчиками в лагерь повстанцев, искавшими бóльшие соединения под предводительством ксендза Антанаса Мацкявичюса^[3]. Так что дед все же взял верх, ничего не попишешь.

Так значит, теперь дедушка умрет. Когда я был совсем малешенек, мать часто пугала меня своей смертью. Я старался быть послушен, да только обстоятельства порой складываются так, что миска сама выскальзывает из рук и бьется или цыпленок дохнет именно в тот миг, когда ты берешь его в руки. Мне не казалось, что такое случалось слишком часто, но мать считала иначе.

– Вечно ты что-нибудь испортишь и сломаешь, – ворчала она. – Вы меня под монастырь подведете. Умру вот, в землю зароют, тогда знайтесь себе.

Спрятавшись в укромном уголке от взглядов домашних, я горевал, воображая, как умирает мама. Я представлял ее лежащей в ледяной мокрой земле, в непроглядной тьме, и сам тогда чувствовал весь холод и влагу подземелья, принимался дрожать и стучать зубами, а после несколько дней не спускал с матери глаз, с тревогой следя, не видны ли какие-нибудь признаки близящейся смерти.

Ничего подобного я не испытал, услышав о намерениях дедушки покинуть сей мир. Дед, казалось мне, такой крепкий, стойкий, что и после смерти должен чувствовать себя неплохо. Просто он переселится куда-то вниз, обоснуется там, срубит избушку и станет жить-проживать жизнь вечную, выращивая капусту и разводя червей шелкопряда.

И все же его было жалко. Может, даже не его, а мир, которому суждено потерять такого человека, одинаково красиво раскидывающего навоз в полях и нюхающего жасмин. Отчего миру вздумалось отмежеваться от дедушки? Кто займет в нем его место?

Под гнетом таких мыслей и чувств (ибо у меня в голове все слепилось в серо-буро-малиновый ком, заполнивший черепушку и давивший на нее изнутри) я пошел к пчелам и сел в траву среди ульев. Насекомые кружили над моей головой, ожидая новостей, но я молчал и, прищурившись, чтобы лучше видеть, наблюдал --">