Говард Мелвин Фаст (ЭВКаннингем) - Подвиг Сакко и Ванцетти

собой.

Страшные годы, годы вражды, насилия и низменных страстей, отпечатались на его лице куда менее явственно, чем можно было ожидать. У него правильный нос, крупный рот и прямые брови. Его темные глаза полны тоски и страха.

Человек этот — Мадейрос, вор. Он переходит от сна к яви и сознанию того, что сегодня — последний день, отпущенный ему на земле. Мысль о смерти вызывает у него дрожь, холодный озноб пробегает по его телу. Сейчас лето и тепло, но он плотнее натягивает одеяло, пытаясь одолеть озноб и хоть немножко согреть свое сердце. Но одеяло не помогает, и по телу снова и снова ползет холод. Так он просыпается совсем, леденея от страха.

Сначала Мадейрос пытается успокоить себя, мысленно перенесясь в другое место; он закрывает глаза и погружается в воспоминания; ему хочется поверить, будто он вовсе не здесь, будто он не взрослый двадцатипятилетний мужчина, а снова школьник в городке Нью-Бедфорд, штата Массачусетс. Он вспоминает школьные дни. Вот он в классе, где его учат арифметике; она ему давалась без труда: голова его легко справлялась с числами; вот он в другом классе, где другой учитель учит его писать слова на том трудном языке, который выбрали для него его родители; они выбрали для него не только язык, но и город Нью-Бедфорд, и штат Массачусетс, и страну, которую зовут Америкой. В этом классе учение давалось ему с трудом: он никак не мог одолеть чужие слова.

Мысль о выборе, который за него сделали его родители, и об их переезде в эту страну снова возвращает его в тюрьму. И он клянет их за то, что они не остались там, на Азорских островах, где жило столько поколений его предков; за то, что они поднялись с места и приехали сюда, в Америку. Но, поняв, что вот здесь, сейчас, в последний день своей жизни, он поносит своих родителей — родного отца и горячо любимую мать, — он сползает с койки, падает на колени и начинает молиться.

Вор просит отпустить ему грехи. Грехов у него множество, куда больше, чем положено человеку. Он пил, играл в карты, распутничал, крал и убивал. Сжав руки, он прижимается лицом к постели и бормочет:

— Матерь божия, прости меня. Я грешен во всех грехах человеческих, но я жажду твоего милосердия. За эти долгие дни и месяцы я столько передумал о себе и о своей судьбе, о том, что я совершил, и о том, что привело меня сюда… И я понял, что не все в моей жизни произошло по моей вине. Разве я кого-нибудь просил сделать меня грешником? Единственное, чего я всегда просил, это прощения. Все остальное в моей жизни случилось само собой. Я не хотел, чтобы ложь оставалась ложью. Я старался исправить неправду. Никто не должен страдать за меня. Я сознался в своей вине. Я снял вину с тех двоих — с сапожника и разносчика рыбы. Что еще мог я сделать? Разве я просил, чтобы меня родили на свет божий? Разве я просил тебя об этом? Но раз уж так случилось, я жил, как умел. И вот пришел конец. И я прошу — прости меня!

Так он закончил молитву, а потом долго бормотал свое имя, словно оно было магическим заклинанием.

— Я Селестино Мадейрос, — шептал он.

И повторив свое имя снова и снова, раз двадцать, он не выдержал — опустил голову на руки и заплакал. Он плакал очень тихо, зная, что еще рано и он может разбудить других заключенных. И если бы в эту минуту люди могли его видеть или слышать, они не остались бы равнодушными. Его глубокая печаль о своей судьбе и о конце, который его ожидал, надрывала душу.

Он был приговорен к казни на электрическом стуле, и сегодня приговор приведут в исполнение. Вор прожил на свете каких-нибудь двадцать пять лет и часть из них провел в тюрьме; просто удивительно, сколько зла он умудрился сотворить в свой короткий век.

Ребенком он бегал без присмотра, как звереныш, задыхаясь от злобы, ненависти и отчаяния; он рос хилым, кривоногим и сутулым мальчонкой в грязных закоулках Нью-Бедфорда, в штате Массачусетс, а потом Провиденса, в штате Род-Айленд. В школе он научился немногому. Его считали тупицей, и ребята травили его за то, что учение давалось ему с таким трудом. «Остолоп, болван, дубина», — слышал он со всех сторон. А дело объяснялось просто: у него были слабые глаза, и они болели, когда он смотрел на что-нибудь слишком долго или слишком пристально.

И вот он стал убегать из школы и учиться другим вещам. Когда ему исполнилось двенадцать лет, он уже воровал со складов, а в четырнадцать — обкрадывал товарные вагоны. В пятнадцать лет он овладел ремеслом сутенера и моралью --">