Александр Яковлевич Коновалов - Небо зовёт

зиму сено, дрова, обрабатывал огород, пас домашний скот, а когда чуть подрос, его приняли рабочим на льнопрядильную фабрику, которая была построена в конце XIX столетия и давала работу не одному поколению людей.

Так как Николай и отец с матерью были постоянно на работе, заботы по уходу и присмотру за младшими братьями легли на мои плечи. Рождение каждого последующего брата, а их было после меня еще четыре, повергало меня в тоску и смятение. Со слезами на глазах я думал: «Ну сколько же их можно рожать, и так есть нечего, а тут опять…» Однако проходило время, я успокаивался, привыкал к своей роли воспитателя и продолжал учить братьев тому, что умел сам.

Село наше Хвастовичи занимало большую площадь, огибая с трех сторон большое глубокое озеро. Это был районный центр, где, как и подобает, были размещены: здание районной администрации, школа–десятилетка, базар, церковь, районная больница и несколько мелких цехов по переработке молочной и мясной продукции. Добротные кирпичные двухэтажные здания под «железом» или с черепичными крышами были только в центре, по окраинам же повсюду стояли старые из деревянного сруба избы под соломенной крышей. Такая изба была и у нас. Состояла она из двух комнат: чистой — горницы и «грязной», где почти половину площади занимала огромная русская печь, на которой в студеное зимнее время спала вся наша большая семья. В комнате размещались также: две широкие дубовые лавки вдоль стен, стол с табуретками, ткацкий станок, прялка и подвешенная к потолку зыбка, в которой «выкачивались» все мои братья, в том числе и я. Тут же возле печки размещались коза с козлятами и три–четыре гусыни, высиживающие гусят. В этой «коммуне» уживались все, и никто не чувствовал себя стесненным. «Чистая» комната — горница зимой не отапливалась, и туда никто не заходил. Ткань для одежды и домашних нужд мама ткала сама, и все зимние вечера ее ткацкая «машина» не смолкала до глубокой ночи. Весь технологический цикл самообеспечения, начиная с выращивания конопли и льна, а затем сбора урожая, сушки стеблей, их вымочки, снова сушки, мялки, получения волокна, прядения, получения ткани, отбеливания, окраски и заканчивая индивидуальным пошивом одежды по «моде» всем членам семьи, ложился на плечи матери. За зиму она умудрялась наткать до сорока метров льняного холста, окрашивала его в разные цвета, чаще всего в красный, и начинала шить нам штаны и рубашки. Индивидуальный пошив производила она также вручную с помощью нитки, иголки и наперстка. Помню, в школу пошел я в новых штанах и рубашке–косоворотке красного цвета, за что сразу получил прозвище «Краснопузик». Хочу признаться, что своим обидчикам спуску я не давал. Сразу лез в драку, хоть и сам приходил домой с расквашенным носом, с синяками и ссадинами, но и им доставалось. Не терпел лжи, неправды, несправедливости, от кого бы они не исходили. Сверстникам своим правду вбивал кулаком, а учителям вслух выказывал свое недовольство, за что по поведению ставили мне очень часто плохие оценки. К учёбе относился исключительно прилежно и старался ни при каких обстоятельствах не пропускать уроков. Самым любимым предметом была математика, хотя и по остальным предметам в табелях были одни пятерки, они меня и спасали от неприятностей, связанных с плохим поведением.

Коллективизация

Когда началась коллективизация сельского хозяйства, в нашей семье уже было четверо детей. Отец с матерью из кожи лезли, чтобы прокормить такую ораву. В хозяйстве у нас была одна лошадь, две коровы, штук пять овец и десяток гусей. Земельный надел в две десятины (немного больше двух гектаров) с большим трудом обрабатывался, а половину урожая ржи и пшеницы сдавали государству в виде продналога. Оставшегося зерна хватало и на семена, и на продажу, и на то, чтобы прокормиться. Кампания по созданию колхозов в стране уже набирала темп и, наконец, дошла до нас. Малообеспеченные, многодетные и безлошадные крестьяне, хоть и без особого желания, но в колхоз все же записывались, совершенно не понимая, зачем это надо. Тех, кто отказывался идти в «новую жизнь», объявляли кулаками, отбирали все нажитое имущество и ни с чем высылали в Сибирь. Скрепя сердце, и моим родителям пришлось отдать в колхоз единственную лошадь, корову и три овцы. Для ведения домашнего хозяйства нам оставили телку, две овцы и козу с козлятами. Первый год хозяйствования по–новому показал, что власти не готовы были --">