Валерий Семенович Дуров - Нерон, или Актер на троне

римской матроны. Перебивая друг друга, участники разговора принялись перечислять достоинства матери Германика, которая была гордостью римлян. Кто — то, памятуя об удивительной верности Антонии умершему супругу, сравнил ее с легендарной Пенелопой.

Но тут словно ветер пронесся над головами собравшихся. Все вдруг оживились, задвигались, зашумели. Со стороны Ватиканского холма послышался неясный шум и так же внезапно стих. Но уже через мгновение все вокруг взорвались криком:

— Германик!.. Германик!..

Стоявшие в передних рядах приветственно махали руками и хлопали в ладоши, в задних — поднимались на цыпочки и тянули шеи в сторону приближающейся процессии.

— Германик! Смотрите скорей, смотрите! Вот наш Германик! — восторженно выкликивали обезумевшие от радости люди. Кто — то затянул победную песню и ее тут же подхватили стоявшие вокруг. Хор был на удивление стройным. Ему не требовалось хорега, потому что поющих объединяло общее всем чувство восхищения и гордости победами римского оружия и любви к человеку, приумножившему славу отечества.

Но вот все громче звуки военных труб и рожков, все ближе колесница триумфатора. Она медленно следует между тесных рядов зрителей. Впереди везут военные трофеи. Затем, согласно древнему ритуалу, идут пленники, закованные в цепи. Среди них выделяется высоким ростом и скорбным видом молодая, цветущая женщина. Она привлекает внимание собравшихся своей непривычной для римлян строгой северной красотой. Это Туснельда, жена побежденного Арминия. На руках она держит крохотного сына Тумелика, которому было суждено родиться в неволе. Рядом с Туснельдой идут знатные херуски, взятые римлянами в плен.

Чтобы римляне имели представление о местностях, в которых Германик в течение четырех лет вел боевые действия, в триумфальной процессии везут картины, изображающие горы, реки, военные лагеря, сражения. Нарисованные яркими красками на огромных деревянных щитах, они подняты высоко над землей, чтобы все хорошо видели их. Хотя эти изображения довольно грубые и понять, что именно на них запечатлено, можно, лишь прочитав соответствующие подписи, сделанные внизу, даже такие, безыскусно намалеванные, они наполняют сердца неискушенных зрителей чувством патриотической гордости за свое великое отечество.

Но вот, наконец, в сиянии славы появляется сам Германик. Мужественный и прекрасный облик триумфатора еще больше воспламеняет толпу и вызывает у нее такой взрыв эмоций, что в приветственных криках полностью тонут звуки труб и рожков.

На колеснице за спиной полководца находятся жена Агриппина, такая же прекрасная, как и ее прославленный супруг, и пятеро их детей, среди которых две совсем еще маленькие девочки, годовалая Друзилла и двухлетняя Юлия Агриппина, героиня нашего повествования. Напуганные грохотом непривычного для них шествия и неистовыми криками тысяч восторженных людей, они стоят у ног матери, крепко вцепившись руками в широкие складки ее одежд.

На дорогу, усыпанную зелеными ветками и венками, вновь летят охапки цветов. Разносятся крики, славящие семью Германика и плодовитость его жены.

Солнце уже склонилось к Яникулу, когда триумфальная процессия вступила на Капитолий. Здесь, на специальной трибуне, ее встречают императорская семья Тиберия — Ливия, жена покойного Октавиана Августа, Антония, мать Германика, родовитые сенаторы и гости Рима. Среди последних находится Сегест, отец херуски Туснельды. Сегест всегда оставался верен Риму и питал личную вражду к Арминию, который похитил у него дочь. Однако Туснельда горячо любила мужа и ненавидела римских захватчиков. И вот теперь отец с горечью взирает на дочь, идущую с младенцем на руках перед колесницей победителя.

В сердцах многих римлян, хотя и радующихся за Германика, закрадывается тревожное беспокойство. В разгар праздника им припоминаются их кумиры, которым всеобщее поклонение не принесло счастья. В первую очередь на память приходит отец Германика Друз. Горячая народная преданность не уберегла его от преждевременной и жестокой смерти. Что это? Зависть богов или происки недоброжелателей? «Недолговечны и несчастливы любимцы римского народа», — вздыхает римский историк Тацит, описывая через столетие этот триумф.

А праздник тем временем продолжался. С площадей и улиц он переместился теперь под крыши домов. В роскошных дворцах на Палатине и в убогих лачугах на окраинах города --">