Станислав Семенович Гагарин - Память крови

Значит, так и быть, принимаю волю твою.

Глава вторая ЯРИЛИНО СЕРДЦЕ

— Оживи-ка костер, — сказал Федоту бородатый ратник по прозвищу Медвежье Ухо, — в такую ночь огонь полыхать-праздновать должен.

Федот Малой (прозванный так потому, что в дружине Евпатия Коловрата был и второй Федот — Корень), нашарив в расступающейся от света костерища темноте сучья, кинул их в огонь.

Поначалу потемнело, потом сухие ветви занялись, и круг людей, усевшихся у костра, стал шириться.

Часть дружины стояла в дозоре, а те, кому полагалось менять дозоры, спать не ложились: ночь была очень уж хороша, ночь на Ивана Купала. И места здесь добрые на берегу Хопра, по южной границе княжества Рязанского. Вот уже третью неделю стояли ратники Коловрата, ожидая очередной вылазки хана Барчака: о приготовлениях половцев к военному походу на землю Рязанскую донесли князю Юрию верные люди.

— Дядя, — обратился Федот Малой к Медвежьему Уху, — про «огонь-цвет» расскажи. Ведь его только в сегодняшнюю ночь и сыскать можно. Так все сказывают…

Был Федот еще безусым парнем, пошел он с дружиной впервые, воспитания был смиренного, приучен уважать старших, набираться от них ума-разума. Молодого ратника в дружине приняли отечески. Хоть и посмеивались над неумением, ребячьим удивлением его, но по-доброму шутили, беззлобно, понимая, что Федот Малой — они сами в минувшие годы.

— Я-то что, — молвил Медвежье Ухо, — знать знаю, да язык коряв, чтоб красивые говоренки складывать. Сотника надо просить.

— Ладно вам, — откликнулся сотник Иван, — не до говоренок. По утру выступаем, спали б лучше.

— Ничего, брат Иван, — послышался голос из темноты. — Сказывай им. Ночь и верно коротка, да ведь и празднична. В Рязани спать люди не лягут до последних петухов. Костры жгут, игрища по лесу водят. Нам ноне такое не выдалось, так хоть послушаем говоренки твои. — Это сказал Евпатий Коловрат. Он обошел дозоры, что выставила дружина в сторону Дикого Поля, откуда всегда жди напасти, и незаметно приблизился к костру, где сидели его воины. Они потеснились. Воевода сел у огня, щурясь от света костра и улыбаясь в бороду.

— Тогда ладно, — сказал Иван, — слушайте о том, как отец наш, ясноглазый Ярила, полюбил Землю-кормилицу.

Рассказ сотника о Ярилином сердце

Молод был тогда ясноглазый Ярила и состоял в холостяцком звании. Без устали носился по синему небу, колобродил, удалью своей перед сестрами-звездами похвалялся. А внизу под небом коротала одиночество Земля-кормилица. Хоть и прозвана она была кормилицей, да некого было ей кормить. И лишь только вздыхать ей оставалось, когда видела лихого Ярилу, который на нее, на Землю, взглянуть ни разу не догадался. Долго ли, коротко ли жили они рядом, только однажды возвращался молодой Ярила домой и уж очень притомился в тот раз. Сморила его усталость, а идти еще далеко. Прилег он на грудь Земли-кормилицы и уснул. И тут свершилось чудо. Жаркое тепло Ярилиного тела согрело Землю-кормилицу, и расцвела она. Спит Ярила, и так сладко ему, как никогда не было еще. Проснулся Ярила и не поймет, где же это он… Вокруг невиданной красоты луга с яркими цветами, ручьи, птицы поют. «Что это, — спросил Ярила, — какое чудо все пробудило?» И услыхал голос Земли-кормилицы: «Тепло наших сердец, Ярилушко!»

С той поры возлюбил ясноглазый Ярила Землю-кормилицу.

Прошло время, и принесла Земля-кормилица молодому супругу дочь. Сильно обрадовался Ярила, что положил начало новому роду.

— Будет множиться род человеческий на общую радость нашу, — воскликнул он радостно, пестуя новорожденную. — А у нас с тобой, Земля, забот приумножится. Ты как истая кормилица будешь даровать людям хлеб. Я — свет, тепло, без коих ни радости, ни счастья, ни самой жизни в этом мире не может быть.

Стала расти-подрастать девица. А родитель ее засобирался в дальнюю дорогу. Заплакала девочка. Ярила и говорит ей:

— Не кручинься. Хоть далеко от тебя буду, а приветы стану посылать. Коли закроют глаза мои черные тучи или отдалюсь так, что не дотянусь к тебе взглядом, пусть обогреет тебя и детей твоих, внуков Ярилиных, частица моего сердца. — Протянул Ярила кусочек своего сердца и отправился в дальнюю дорогу. Пока недалеко он был, тепло и свет от ясных глаз Ярилиных приходили к дочери и согревали ее. Потом и тепла, и света становилось все меньше, и вот настало время, когда лишь мельком мог взглянуть Ярила на --">