Рустам Мансурович Саитов - Град Екатерины

к поверхности. Надо только, чтобы за нее плата исправная людям шла.

— Пока своих пошлем, а там, глядишь, и местные подтянутся. А то ведь кто в Сибирь от бывшего горного начальства сбежал, кто от башкирских набегов в страхе живет. Лютуют башкиры.

— А кто бы не испугался, когда на тебя конница дикая летит?!

— Ну да ничего, найдем и на них управу. В Кунгуре и Полевском нужно ставить артиллерийские заслоны. На картечь нарвутся — вмиг охота пропадет набеги делать. Сам лично съезжу, поставлю оборону. Солдат попрошу прислать побольше. Об этом я в Берг-коллегию отпишу. С Тобольского полка днями людей пришлют. Ты мне, Иван Иваныч, скажи по уктусскому заводу.

— Комиссар здешний, Тимофей Бурцев^[3], мужик справный, дело знает и любит. Из кожи вон лезет, да что толку-то. В прошлом году и трех тысяч пудов не дали. Домна стоит уж два года. Мощь слабая. Умножения им чинить невозможно. Из-за нехватки воды молоты по нескольку месяцев стоят. Не знаю, что тут и удумать.

Татищев подошел к столу и склонился над картой.

— Вот тут, выше по течению, верстах в семи-десяти, Исеть широкая, полноводная. Думаю здесь место для плотины поискать. Только бы дно из гранит-камня было.

— Эх, у Чудской царицы спросить бы. Она-то уж верно место указала бы, — с усмешкой произнес Блюэр.

Татищев улыбнулся и спросил:

— Ты это о чем, Иван Иваныч? Что за царица такая? Или шутишь ты?

— Да слыхал я, у вогулов предание существует о Царице Чудской, хозяйке здешней. Она и камень, и металл в этих краях стережет. Да не всем открывает. Только тем, кто во благо ее народа, а не себе эти знания берет.

— Хорошая сказка, Блюэр. Давно хочу я к вогулам съездить. Ты ведь знаешь, что историю российскую пишу. А тут такой край, древние традиции. История уральской земли — очень изрядная тема. Заодно и ландскарты новые надобно составлять. Нам этот край обживать. Да и тем, кто за нами придет, все, что мы сделаем, пригодится. Ну, сбил ты меня с мысли-то своей Царицей. Так вот, надо на самом широком месте плотину бить. Да поставить завод на четыре домны да на сорок молотов!

— Эка хватил! На сорок!

— А ты думал! Да чтоб давал в год двести тысяч пудов железа. Самый мощный в России завод! Да что в России — в Европе! Крепость поставим. И будет здесь центр Урала! Город-крепость, город-завод! Вот тогда и Демидовым нос утрем, и всем остальным. А металл наш наипервейшим будет. Чтоб вся Европа перед клеймами уральских мастеров голову склоняла!

— Виват!

— Виват!

Оба подняли бокалы и выпили за будущий город-крепость, за славу российскую.

— Большое дело ты, Василий Никитич, затеял. Осилишь ли?

— Да что я, один? Ты вот есть, Бурцев Тимофей, Иван Патрушев, да еще десяток наберется. Для начала хватит. А главное, с нами Петр Лексеич, государь. С ним-то мы нешто Урал не перевернем?! Все, брат, одолеем. Давай, Иван Иваныч, за государя императора Петра Лексеича, за здравие его!

И снова подняли бокалы. Блюэр встал из-за стола да так и остался стоять в нерешительности. Чуть погодя произнес:

— Спасибо тебе, Василий Никитич, за хлеб-соль. Запозднился я что-то. С тобой время-то как незаметно летит. Вот всегда так. А нам, старикам, супротив вас, молодых, за столом не высидеть. Бывай, что ли, до завтра.

— Да какой ты старик, Иван Иваныч! Ты, конечно, иди, если надо. Я, собственно, не против, только вот… — Татищев, хитро прищурившись, посмотрел на Блюэра.

— Что там еще? — спросил тот, ожидая какого-нибудь подвоха.

— По старинному русскому обычаю…

Блюэр вздохнул и громко хмыкнул:

— Вот же пиявка! Ну, наливай…

Выпив «на посошок», Блюэр оделся и пошел к дверям. Татищев с какими-то бумагами в руках догнал его.

— Посмотри, Иван Иваныч, я тут чертежи будущего завода составил. Окинь, как говорится, опытным взором, может, что от себя присоветуешь. Буду план в Берг-коллегию посылать. Сейчас и займусь.

— От, ты змей, Татищев! Самое вкусное напоследок придержал. Давай уж. А я ведь знаю, почему ты их доселе не показывал.

— Почему же?

— Да пожалел ты меня, старика. Ведь разложи ты их на столе, я б к утру только домой сподобился.

Василий Никитич развел руками. Блюэр ушел. Татищев задул все свечи, кроме одной, сел за стол, взял бумагу, перо и начал писать. Свеча стала гаснуть. Огонек несколько раз вздрогнул, трепыхнулся и погас. Голова как-то сама собой удобно легла на руки…

…Неожиданно комната наполнилась чудным, сказочным светом. Татищев --">