Святослав Юрьевич Рыбас - Зеркало для героя

сбиться на повтор общеизвестного,  ведь эти этапы усвоила даже моя маленькая дочь. Но у меня щемит сердце, точно я виноват перед отцом за то,  что его ровесники сжигали себя на этих этапах,  которые я  знаю лишь умозрительно.  Я  помню  только  послевоенный  разрушенный  город,  я  помню тридцатишестилетнего отца  в  темно-синем форменном кителе горного директора первого ранга,  то  есть полковника,  помню,  что  днем редко видел его,  он возвращался с  шахты поздно и подходил к моей кровати,  а я вдруг просыпался от тоски,  что он снова исчезнет; помню очереди за хлебом и чернильный номер на моей ладони,  пленных немцев,  похороны соседа, еще молодого, как понимаю сейчас, умершего от разрыва сердца... Это мое. Родись я на десять лет позже, и  годы  послевоенного восстановления были  бы  для  меня  лишь страницей из учебника истории, и, значит, мое детство отразилось бы в ином зеркале.

     Итак,  я  приехал к  отцу,  чтобы увезти его в  Москву.  Это решение мы приняли вместе с женой,  понимали,  что оно принесет нам некоторые трудности (в основном, ей), но не видели другого выхода.

     Утром  в  субботу к  нам  пришел  Ивановский.  Мы  уже  напились чаю  и собирались идти  к  тетке Анне,  но  его  появление изменило наши  планы.  Я остался.

     Толик был мужчина в расцвете сил,  широкоплечий блондин. Глаза голубые, лицо открытое,  загорелое,  заметные залысины.  Он притащил в  авоське шесть бутылок пива и вяленого рыбца.  Мы с ним не обнимались,  просто пожали руки, словно от последней встречи нас отделяло полсуток. Он спросил о Москве, мол, как там она,  стоит на месте?  И заулыбался радостной улыбкой. Сели к столу, тому самому,  за  которым не раз мама кормила и  Толика,  когда он заходил к нам.  Видно,  Ивановский тоже вспомнил об этом,  начал оправдываться, что не был на ее похоронах из-за командировки.  Я  остановил его.  Потом он сказал, что я молодец, не забываю родной город, что родной город - это родной город.

     Мы выпили по бутылке. Рыбец был жирный, розовый, пахучий.

     - Наталья покупала? - спросил я.

     Ивановский кивнул, настороженно посмотрел на меня, как будто определял, что она мне рассказала.

     - Что делать с Натальей? - вдруг решился он. - Объясни мне, пожалуйста, что ей надо?! Талдычу ей, талдычу: всех денег не заработаешь, всех подруг не перещеголяешь,  -  Тай нет,  все рвется куда-то,  рвется, будто шило у нее в одном  месте!   -   Выразив  свое  отношение  к  предполагаемому  разговору, Ивановский неторопливо откупорил пиво и  добавил с  гордостью:  -  Лично мне ничего не надо.

     Тут  я  ему  не  поверил.  Обычно  за  такими  фразами  скрывают многие неосуществленные помыслы,  и  если проводится анкетирование,  то в  подобных случаях применяются контрольные вопросы,  которыми проясняется суть дела, но ведь я  не анкетировал,  не искал конкретную истину,  а  просто беседовал со школьным товарищем, не собираясь ни направлять его, ни поучать (хотя Наталья надеялась  на  это).  Мною  руководило любопытство к  тайне  судьбы,  начало которой стояло рядом с моей собственной судьбой.

     Многое  человеку  хочется,  давно  определена  иерархия  наших  главных потребностей -  признание общества,  любовь,  безопасность,  деньги; но ведь речь не об этом... Я ни о чем не спрашивал, Ивановский сам рассказал о себе. В первый год работы инженером он подал две докладные записки, чтобы ускорить внедрение новой техники.  Ему же посоветовали не спешить и  осмотреться.  Он сделал вид,  что не  обиделся.  Сейчас он заместитель председателя месткома, фактически председатель, и в его руках распределение больших благ - квартир, путевок в дома отдыха, автомобилей. Он - величина. "Ты согласен, Миша? Пусть на  час,  но  люди зависят от моего решения".  Любопытство мое усилилось,  я увидел,  что он честолюбив. Впрочем, кто не честолюбив? Ивановский за многие годы ни  разу не воспользовался своим положением.  "Я как блаженный,  верно? Живу  на  одну  зарплату,  стараюсь  для  других".  Он  считал  это  большой редкостью.

     Незаметно он стал нападать на меня, выпытывать: правильно ли я живу, не лгу  ли,  не  унижаю ли  подчиненных,  не  лицемерю ли  с  начальством...  И вспомнил, что отца я до сих пор не забрал к себе, - чем это объясню? Правда, Ивановский добавил,  что есть обстоятельства,  с которыми надо считаться,  а главное из них - мы становимся страшными эгоистами. В свое "мы" он, кажется, --">