Людвиг Тик - Виттория Аккоромбона

возлагала самые честолюбивые свои надежды. Сама донна Юлия часто дивилась рано созревшему уму этого ребенка, восхищаясь памятью Виттории, хранившей все прочитанное и заученное, и в то же время радовалась таланту, которым были отмечены стихи дочери.

Семья сидела в зале, когда Марчелло взял свою шляпу и плащ, прицепил к поясу шпагу и хотел попрощаться с матерью.

— Куда на сей раз? — озабоченно спросила она.

— Навещу друзей, знакомых, — ответил упрямец, — утро такое чудесное, вы не будете скучать без меня.

— Мне сказали, — возразила мать, — ты свел знакомство в горах с подозрительным Амброзио. Этот жестокий человек, должно быть, связан с бандитами, которые бродят в окрестностях Субиако{17}.

— Эх, матушка! — воскликнул Марчелло. — В наши дни бандитом называют всякого, кто не учитель, не священник и не адвокат. А последние часто грабят больше, чем те свободные люди, которые время от времени по очень веским причинам рвут связи со скучным государством и среди которых встречаются знатные графы, добродетельные люди, и даже такие, кто происходит из княжеских домов.

— Сын мой, — очень серьезно промолвила Юлия и, взяв шляпу из рук заносчивого юноши, положила ее на стол, — ты рассуждаешь как неразумный мальчишка, не знакомый ни со светом, ни с моралью. Ты можешь оставаться ребячливым, если так велит твоя гордость, но только никогда не забывай того, что твой почтенный отец и твой благородный дед были адвокатами.

— Конечно не забуду, — ответил Марчелло, — ведь их имена занесены в такие мерзкие книги, что уже только поэтому рискнешь заняться совершенно противоположным ремеслом.

Он торопливо схватил со стола шляпу и так поспешно выскочил за дверь, что гневные слова матери застыли у нее на устах.

Виттория подняла глаза от книги, с легкой улыбкой встретив взгляд матери.

— Что ты об этом думаешь, дитя мое? — спросила Юлия.

— Я уже давно убеждена, — ответила дочь, — что парня надо оставить в покое. Он проявляет мужскую гордость и находит утешение в непослушании и противоречии тебе; чем больше ты будешь настаивать, тем больше он станет искать случая делать то, что ты запрещаешь. Если ты сделаешь вид, что не беспокоишься о нем, он образумится, потому что вообразит, что поступает как свободный человек.

— Если только до этого не случится несчастье, — со вздохом заметила мать.

— Это, как и все, нужно предоставить провидению, — сказала Виттория, — ведь он вышел из того возраста, когда воспитывают и предостерегают.

— Но откуда, — снова начала мать, — у мальчика эта необузданность? Его отец был кротким и тихим, покладистым, сговорчивым, противником всего дикого, заносчивого: само спокойствие и миролюбие. От кого?

— Да от тебя, конечно, — со смехом сказала Виттория.

Мать встала, подошла к окну, окинула взором пейзаж, потом, повернувшись, посмотрела на дочь широко раскрытыми глазами и отрывисто спросила:

— От меня?

Виттория не смутилась, закрыла книгу, положила ее в футляр и спокойно ответила:

— Так я объясняю происхождение его буйного нрава. Твоя твердая воля, сила твоего характера, твоя благородная натура, которая должна была дать плоть и кровь его убеждениям, превратились в нем, как в мужчине, в жестокость молодости, которая пройдет с годами, разве я не была таким же резвым ребенком? И ты в свое время едва ли могла похвастаться кротостью, когда играла в куклы.

— Вероятно, ты права, — ответила мать, — мне такая мысль не приходила в голову. Действительно, с годами мы слишком легко забываем, какими были в ранней молодости.

— Я только что видела Камилло Маттеи, — снова начала матрона, — мне показалось, он идет к нашему дому, я не знаю, что ему здесь нужно.

— Да это же прелестное дитя, — засмеялась Виттория, — над ним приятно подтрунивать, при этом он так кроток и предан, что его нельзя не полюбить.

— Кто он для нас? — спросила Юлия, недовольно отвернувшись, — он необразован, простоват, незнатного происхождения. Вот уже несколько недель, как он является обузой для своего дяди-священника: он не может вернуться в Рим к своим бедным родителям, чтобы продолжить обучение в школе.

— Оставь его, дорогая матушка, — попросила Виттория, — он так нравится мне и всем в нашем доме; ведь наша семья славится гостеприимством, неужели мы сделаем исключение для милого Маттеи? Спроси лучше няню или старого Гвидо, какой --">