Александр Иосифович Немировский - Я — легионер. Рассказы

Кассиодора. Фундамент инсулы, в которой я жил, вы можете видеть в Риме и теперь. Вы сумеете проследить путь моих унижений по эпиграммам Марциала. Ибо я его двойник.

Я был купцом Аполлонием и, сопровождая юную Ильдико, совершил путешествие к безбожным гуннам. Если вы не верите, что Аттила был таким, каким я его описал, обратитесь к трудам Аммиана Марцеллина и Иордана. Вы поймёте, что я ни в чем не отступил от истины.

Я был беглым рабом Андроклом, эфебом Гераклионом, учителем Ахеем, этрусским мальчиком Пуленой. Я страдал от жажды в пустыне, плакал от несправедливости, мстил угнетателям. Воображение открывало мне дорогу в невыдуманные страны и сталкивало с людьми, о которых я слышал или читал.

Те, кого я приглашаю в Паннонию, Афины, Рим, Сицилию, Херсонес, могут заинтересоваться, где в нарисованных мною картинах и образах вымысел, а где описание действительных событий и лиц. Для этого придётся проделать ту работу, какую проделал я. Каждодневный труд историка над источниками, кропотливое изучение надписей и рисунков на камне или металле, рукописей на папирусе или пергаменте, монет, черепков, орудий труда может показаться кое-кому делом скучным, неинтересным. Но именно в этих надписях, монетах, черепках заложена правда жизни, из которой рождаются образы художественных произведений.

Автор

Уголёк

Видели ли вы, как горит пастушья хижина? Пламя охватывает закопчённые брёвна и красными языками пробивается сквозь кровлю. В его рёве слышится торжествующая ярость вольнолюбивой стихии, веками томившейся в каменных эргастулах^[2] гончарных и плавильных печей, за железными решётками очагов, в тесноте и во мраке глиняных светильников. В него подливали масло каплями. Его кормили впроголодь углями или жалкими щепками, а ему для насыщения мало Терцинских лесов.^[3] Оно может поглотить весь мир.

Огонь не только могуч. Он хитёр. Кто его осудит за это?! Что остаётся делать тем, кого хитростью и обманом заставляют работать на других! Выпал из очага крошечный уголёк и притаился под золою. Не заметил его хозяин и ушёл. Стали тлеть половицы. Занялись стены. И вот уже весь дом объят огнём!

Вот с такого уголька всё началось у нас в Энне. Только пожар охватил не пастушью хижину, не деревню, не город, а огромный остров — Сицилию. И длился он не час, не день, даже не год, а целых шесть лет. Чтобы потушить его, понадобились усилия десятков тысяч римских легионеров, но, угаснув в одном месте, пламя вспыхивало в другом, в третьем, четвёртом — в Греции, в Испании, в самом Риме.

Тогда я был рабом Антигена и обучал грамоте его детей. Как учителю, мне жилось лучше, чем многим, да и Антиген, право, был не худшим из господ. У меня была своя каморка. Днём я мог выходить за ворота усадьбы. Близость к детям избавляла меня от унизительных наказаний. Впрочем, мой господин прибегал к ним вообще редко, предпочитая отсылать строптивых рабов на мельницу. В доме нашем не было палача.

Антиген хотел казаться человеком передовым, образованным. Тщеславие заставило его украсить перистиль бюстами философов, хотя я не видел, чтобы он что-нибудь читал, кроме счётов и расписок. В угоду моде он купил флейтисток и декламаторов. Прослышав, что в Сиракузах у кого-то есть фокусник, Антиген решил не ударить лицом в грязь и завести фокусника у себя в доме.

Так появился Эвн, сириец лет тридцати. У него было длинное вытянутое лицо с узким, как бы надрубленным посредине носом, высокий лоб, густые седеющие брови. Более всего поражали его глаза, обладавшие какой-то притягательной силой.

Рабы, как я заметил, любят рассказывать о себе. Может быть, мысленно возвращаясь к прошлому, они черпают в нём силы для перенесения неволи. Достаточно недели, чтобы узнать о новом невольнике всё — откуда он родом, кто его родители, женат ли он, как попал в рабство. Эвн долго оставался для всех нас загадкой. Он был молчалив. «Наверное, скрытность свойственна самой его профессии», — думал я.

За день до представления весь дом был поднят на ноги. Всюду что-то мыли, скребли, чистили. Нам, рабам, приказали надеть чистое платье. Можно было подумать, что Антиген хотел блеснуть не только искусством своего раба, но стремился показать гостям, как всем хорошо и весело жилось в его доме.

Я не ошибусь, если --">