Ирвин Уэлш - Сборная солянка (Reheated Cabbage)

кажется, что я слишком прессую своего козлика. Но если вдуматься, мой папахен обращался со мной ровно также, как сейчас говорят, жестоко, и что? Пиздюли ни капли мне не повредили. Вот он я, живое доказательство того, что дети от побоев только лучше становятся. Сколько лет живу, и вот, прикинь – до сих пор меня не принимали копы, буквально ни разу. Я прочно выучил урок: чту уголовный кодекс и держусь подальше от гондонов в форме. Все, что мне от жизни нужно – бухнуть, посмотреть футбол и время от времени перепихнуться.

К слову говоря, пришла мысль: каково будет ей впердолить, безногой-то. Приехали мы в больницу, а тут доктор, гонит о том, что я в шоке, а у меня на уме один футбол, если эти гондоны уже вкатили голешник, я стопудово буду в шоке. Поворачиваюсь к нему и спрашиваю:

– Слышь, мужик, а мы с ней сможем, ну, туда-сюда?

Этот мудак не вдупляется.

– Ну вот, мы в постели? – Он кивает. – Прикинь, ноги-то ей оттяпало, и как я ей, присунуть-то смогу? . . – В смысле? – спрашивает гондон.

Тугой наглушняк. А еще врач, не хуй собачий. Мне казалось, для такой работы нужна хоть капля мозгов.

– Я спрашиваю про половую жизнь, – объясняю ему.

– В том случае, если ваша жена выживет, половая жизнь у вас будет нормальной, – отвечает этот гондон, уставившись на меня, будто я маньяк какой.

– Ништяк, – говорю. – Я рад до усрачки, потому что раньше там нормального и рядом не лежало! Если, конечно, не считать за норму трах раз в три месяца, а по мне так это хуево донельзя.

Так что вот сижу, пытаюсь смотреть футбол по телику в приемной. Ни пивка, ни хуя, местные маньяки донимают меня формулярами и вопросами, одуревшие дети бесятся, талдычат, мол, как там мамка, в порядке, когда мы поедем домой, короче, достают, как могут. А я ведь их предупреждал, домой придем – свое получите, сказал я им.

Правда, чует моя жопа, выйдет баба из больнички и, не дай бог, не сможет заниматься по хозяйству, мне тогда пиздец. Это же кошмар и тихий ужас! Заботиться о жирной безногой бляди! Такая прелесть, что просто слов нет! И здесь эта толстая корова тоже виновата. Устроила мне неебические головняки. А игра была откровенно не фонтан, хули, очередная ничья, по нулям, прикинь?

ГРЕХ НАДУШУ (ТЕБЕ ЖЕ НРАВИТСЯ)

Стояла влажная, удушливая погода. Жара варила заживо. Смог, крепко замешенный на пыльце, резал глаза. Шальные слезы на долгую память. Сраный Лондон. Прежде я любил солнце и жару. Сейчас они меня изничтожают, высасывают все соки. И еще кое-что. Девицы по такой погоде, как же они одеваются. Сущая пытка, просто ебануться.

Мой приятель, Энди Барроу, решил у себя дома в Хэкни объединить две комнаты в одну, и я помогал ломать стену. От напряжения и строительной пыли в горле застряла колючка. Навалилась вареная вялость, может, от того, что в последние дни я бухал по ночам. Не, сегодня домой пораньше. Доезжаю до Тафнелл-парк, и в дверях своей квартиры на втором этаже чувствую, что мироощущение выправилось, и можно бы снова куда-нибудь затусоваться. Меня никто не встречает; Селина и Иветта куда-то убрели. Записки, приличествующей случаю, нет, если не считать бумажки с лаконичным: “ДЕВОЧКИ УШЛИ ЗАЖИГАТЬ. ОТЪЕБИСЬ”.

Зато Чарли, довольный, как слон, пообщался с автоответчиком.

“Джо, свершилось. Девочка. Я в “Корабле” на Уордур-стрит. Зависну часов до шести. Подползай, если успеешь. И купи уже мобилу, упертый шотландский гондон”.

В жопу мобилу. Терпеть не могу и сами телефончики, и их мудацких хозяев. Кошмарная навязчивость чужих голосов: достанут своими проблемами где угодно. Был недавно в Сохо на свирепом отходняке, так по всей улице стояли тупые дрочеры и говорили сами с собой. Яппи ведут себя, как бомжи: бухают на улице и бормочут всякий бред себе под нос, точнее, в крохотные, едва заметные микрофоны мобильников.

Затусить меня уговаривать не надо, пить хочется немилосердно. Задержав дыхание, резко выламываюсь на жару, и через пару метров чувствую, как сажа и выхлопные газы вгрызаются в плоть. В подземку я спускаюсь уже мокрый как мышь. Внизу можно насладиться прохладой, но это пока не войдешь в поезд. Напротив сидит пара жеманных гомиков, их педерастичные голоса ввинчиваются мне в череп. Наблюдаю два комплекта мертвых, нечеловеческих, бойскаутских глаз – черта, присущая многим голубцам. Гадом буду, у этих гондонов мобилы есть.

Напоминает о том, как пару месяцев назад нас с Чарли занесло в “Два пивовара”, гейский паб в Кла-пэме, рядом с парком. Мы зашли туда только --">