Филип Ридли - Крокодилия

всего приходилось отказываться, чтобы ты ни в чем не нуждался.

Я подхватил чемодан и направился к двери.

— Надеюсь, это я могу оставить, — мама схватила стоявшую на камине маленькую фотографию, словно я на нее покушался.

— Конечно, оставь, — сказал я. — Ведь это часть меня.

На фотографии запечатлен я: Доминик Нил, мужчина, белый. Снимок цветной. Поляроид. Я сижу в кресле. В левой руке книга. Я зажал ее большим и указательным пальцами. Большой палец — внутри книги — придерживает страницу, которую я только что читал. Указательный — на корешке. Это роман в мягкой обложке. Обложка голубая, ее край виден на снимке. Названия не разобрать. Я смотрю на что-то вне досягаемости камеры. В левую сторону. Длинные черные волосы спадают на воротник, одна прядь упала на глаз, и правой рукой я как раз ее откидываю. Из-за движения рука получилась расплывчато, она закрывает левый глаз. Правый глаз устремлен на что-то за пределами снимка. На мне застиранные голубые джинсы и бело-синяя майка. Босые ноги кажутся блестящими, это из-за вспышки. На фотографии мне семнадцать. Снимал мой отец. Он подарил мне фотоаппарат на день рождения. Я улыбаюсь, выгляжу счастливым. За мной — дверь в мою спальню, фотография матери и длинный ряд неразличимых теней. Я забыл, на что я так смотрел тогда. Хотя прошел всего год, я очень изменился. И всё вокруг меня кажется совсем другим. И если бы я не знал, что это я, мог бы поклясться, что это какой-то незнакомец.

3

Я поливал сад, и вдруг сзади по голове меня ударила куриная кость. Боль была такая, словно в меня швырнули камнем, шею саднило. Я встал на клумбу, заглянул через ограду.

Желтая входная дверь как раз закрывалась.

— Эй! — позвал я.

Дверь застыла.

— Привет, — раздался голос. Мне показалось, что он тихо добавил мое имя.

— Если ты что-нибудь еще перекинешь через эту блядскую стену, я заставлю тебя это сожрать. Понял?

— Это твой мусор, — отвечал голос из темноты. — Я просто его возвращаю. Ты швырнул его мне во двор, я кидаю тебе. Так, по-моему, будет честно. Прости, если тебе не нравится.

Дверь захлопнулась.

Я посмотрел на куриные останки и почувствовал, что по шее струится кровь. Две вещи вспомнились мне одновременно: вчера мы ели цыпленка, и Гаррет, швыряющий машинки.

— Как неловко, — сказала Анна. — Я ведь так проклинала этого несчастного мудака! Клянусь, я на всю ночь запру Гаррета в шкафу, если он хоть раз сделает что-то подобное. — Гаррет валялся у ее ног, плача. — Заткнись! — крикнула она и снова его шлепнула. — Заткнись, или я устрою тебе настоящую взбучку. Подождем только, когда твой отец вернется. Хотя на что он годен! Небось, опять пойдет напьется с друзьями. Эти его друзья! Ха! Пока я тут вожусь с этим чертовым засранцем. — Она снова шлепнула Гаррета. — Ты перестанешь скулить, маленькая дрянь? Ты его видел? Хочешь? — она вытащила сосиски из духовки.

— Нет, я больше люблю холодные. Видел кого?

— Ну, парня из соседнего дома.

— Нет. Он прятался в дверях.

— Очень странный. — Она помедлила, налила чай, разыскала печенье. — Как из джунглей.

— Из джунглей?

— Ну знаешь. Волосы, как у индейца. Синего цвета, кажется. Уши все в серьгах. Пиджак из змеиной кожи. Как дурацкая рождественская елка.

— А сколько ему лет?

— Трудно сказать. Двадцать, двадцать пять. Не старше. Его все соседи боятся. Хотя, я думаю, он ничуть нас не хуже. По крайней мере, свободнее нас всех. — Она съела еще печенья. — Мама назвала бы его декадентом.

— А как бы ты назвала его, Анна?

— Если бы я была к этому причастна, дорогой, то замечательным. А поскольку я тут не при чем, то позорным. Удовлетворен?

— Вполне, — улыбнулся я.

— Я, наверное, превращаюсь в ссучившуюся, надутую старую корову, дорогуша. Но, по крайней мере, знаю, кто я такая. Знаешь, говорят, что человек каждые семь лет меняется. Что каждая клетка — всё, из чего ты состоишь — умирает и ее заменяет новая. Но я меняюсь каждую минуту с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать. Иногда мне просто не хочется меняться. Иногда я просто себе нравлюсь. Но я все равно меняюсь. Мне кажется, человек просто становится частью того, что его окружает. Знаешь, иногда я смотрю на свои старые фотографии и не могу поверить, что это я. У меня нет этого чувства — как это называется? — последовательности. Ничего подобного. Все равно, что смотреть на какого-то незнакомца. Просыпаюсь, и вот --">