Роман Харисович Солнцев - Красный гроб, или Уроки красноречия в русской провинции

бане, на верхнем ярусе, лежал Углев и пропекал свое тело до изнеможения.

Игорь, огородившись каменным забором, завез на галечник участка несметное количество машин земли под цветы и плодовые кусты, и вскоре он сам, и жена, и дети, когда подходили к забору, высились над ним по пояс и напоминали Гулливеров, попавших в Страну лилипутов. А уж коттедж вознесся над обрывом – куда тебе Ласточкино гнездо со знаменитой крымской гравюры (по следам Пушкина).

И баня, в которой сегодня Валентин Петрович оказался, отменная. Надо бы ему уже сойти с полка прочь, сползти в воду, но не хотелось ни о чем ни с кем говорить. Тем более что в этой компании внезапно оказался Шамоха Кузьма Иванович, можно сказать, бывший наставник

Углева, а впоследствии завистник и гогочущий лжец, попортивший много крови младшему коллеге. У него дача, вернее, вагончик, тоже тут неподалеку, за сосенками. Когда-то был Углев у старика, пиво пил с высохшей, почти картонной воблой… Лучше не вспоминать.

“Нет, нет, полежу до упора… потом выпью вина, скажусь пьяным и уберусь. Конечно, очень знойно, сгореть можно, но уж лучше так, нежели видеть его…”

Или Углев, ко всему прочему, еще и проверял себя? Мол, ты, Кузя, трухля, дедок, а я еще ничего. Но в последние годы и самого Углева неприятно удивила странная слабость, являвшаяся перед сном. Словно исчезли все желания: не хотелось ни читать, ни смотреть телевизор.

Обнимешь стареющую жену – от жалости заплакать хочется. Только и ждешь встречи с детьми в школе, там оживаешь… но тоже странно: словно через стекло их видишь… С недавней поры почувствовал себя невероятно одиноким. Может быть, пора готовиться к смерти? А что, уже за пятьдесят. Или еще он поживет-поработает? Еще изумит кое-кого? Хотя самый главный праздник у него Кузьма украл. Но об этом больше ни слова. Тем более при этих людях. Расслабься, лежи на раскаленных досках. Порази своей выдержкой молодых людей. Двое брательников-то Калиткиных выдержали не больше двенадцати минут. А ты уж куда дольше…

5.

А тем временем Кузьма Иванович рассказывал, тараща сизые совиные глаза, поглядывая на часы, словно влипшие в волосатую руку (никогда с ними не расстается: шестигранные, командирские, заводятся сами по себе), и шевеля бороденкой, напоминавшей водоросли, в которые заплыл красный окунь:

– Он хоть и бледный интеллихэнт, тоже ничего… Сиречь переплывает.

– Но ты туда и обратно! – уважительно поднял большой палец Толик. -

Он тебя из зависти и пнул из школы. Скажи нет?

– Наверно, – хохотнул Кузьма Иванович. – Нича-а! Я и в железнодорожной покажу им всем кузькину мать! – и наставительно: -

Я, господа, с бездомными ребятишками работаю. Мы еще померяемся славой. Я не обижаюсь. Он все ж таки сына потерял. А у меня… приемный, можно сказать, сынок всем детям СНГ фитиль вставил!

Братья Калиткины покивали, мокрые телом, блестящие, будто облитые с головы до ног жидким стеклом, после выпитого десятка бутылок пива.

Тут многие знали, что бывший ученик Кузьмы Ивановича (да и Углева – по литературе) – нынче прославленный в Америке молодой профессор

Алеша Иконников. Буквально из школы шагнул в университеты США и наполучал кучу всяких званий и грантов. Ему еще двадцати трех нет.

Быть ему лауреатом Нобелевской премии. Младший Калиткин, Федя, со значительным видом напомнил:

– Мы ему за пять дней паспорт нарисовали… пусть знают наших!

– А дома не хочет? – усмехнулся смуглый. – Конечно.

– Наука не зна-ает Ро-одины, а Ро-одина знает своих сыновей, – пропел, как дьякон, басом Кузьма Иванович и сунул крупные губы в рюмку с водкой. Затем картинно откинулся на спинку дивана: – Кому охота сидеть в говне? И семьи у него нет. Отец сгинул где-то, мать – больной человек. А я держать не буду. Если бы за титьку, если бы это девка была…

Братья Калиткины переглянулись и заржали:

– Ну дед!.. ну молоток!..

– Я сто раз мог уехать, но родные… это – святое, – без улыбки проскрипел смуглый. – Он предатель.

Кузьма Иванович вздохнул, снова вытаращил и убрал глаза. Чужому человеку с Кавказа как объяснишь? Игорек пригласил незнакомца и не сказал, кто он, этот смуглый. Если для него родина – самое святое, чего же он не там, в Чечне, или еще где на Кавказе?

– Он ей посылки присылает… – Кузьма Иванович затосковал от неподвижности, поднялся, коротконогий, сильный, хотя левую ногу подволакивает (артрит). – Он бы ее забрал, да Алла Васильевна не желает. Моя жизнь, говорит, прожита, --">