Эдуард Дипнер - Инженеры

темноте, смотрел на освещенные окна. Там, за этими окнами, шла жизнь, люди улыбались друг другу, смеялись, шутили. Почему же он обречен бежать из своего дома, топтаться в одиночестве, неприкаянно и несправедливо? Он смотрел на часы.

Всего-то сорок минут прошло, нужно потерпеть хотя бы еще столь ко же, чтобы Света остыла. Ну вот, уже прошло полтора часа, можно возвращаться. Он медленно и тяжело поднимался на третий этаж, открывал дверь и по атмосфере в квартире ощущал, что гроза уже пронеслась. Дети сидели в своей комнате за закрытой дверью, а Светлана напряженно молча уткнулась в книгу. Сергей проходил на кухню, гремел там посудой, чтобы убить время, потом командовал детям укладываться спать — завтра в школу! Они не перечили, тихонько шебуршали, разбирая свои постели. Сергей тоже отправлялся в спальню — завтра рано на работу, раздевался и ложился, прислушиваясь к гнетущей тишине. Вот послышались Светины легкие шаги, скрипнула дверь ванной, нестерпимо долго плескалась там вода, вот снова ее шаги, она раздевается намеренно долго, садится на кровать… и они бросаются в объятья друг другу, как истосковавшиеся любовники. Размолвки обостряли чувства, и они потом долго не могли насытиться своей любовью. Тихое, безоблачное счастье длилось несколько недель, а потом снова возникал приступ черной немочи.

Сергей сначала думал, что эти приступы из-за болезни. Света долгое время проработала в лаборатории химзавода, нахваталась там всякой гадости и всерьез заболела. Завод пришлось оставить, и теперь Сергей вытаскивал жену из пропасти, в которую ее завела болезнь. Свежим воздухом, здоровой пищей. Своей любовью. Света выздоравливала медленно, шаг за шагом. Исчезли горечь во рту и боли в желудке, она понемножку прибавляла в весе, из исхудалой щепки превращалась в цветущую молодую женщину. Но приступы черной немочи, как про себя называл это Сергей, не прекратились. Они лишь стали реже. Но глубже. Теперь Свете для выхода из черноты не хватало двух-трех часов, и раз в два месяца Сергей ночевал, скорчившись на заднем сиденье своей «шестерки» в гараже.

Это из-за напряженной работы, думал он. Жена работала теперь начальником центральной лаборатории на соседнем заводе. Там у нее не всё ладилось, приходилось работать допоздна, иной раз и в выходные дни.

Они всегда работали на разных заводах. Словно их взаимная непохожесть во всем: в характерах, в образе мышления, во внешности — искала выход в других, разных источниках. Вот уже почти тридцать лет совместной жизни, но до сих пор жена оставалась загадкой для Сергея, он никогда не мог предугадать ее поступков. Словно две личности, два начала жили в ней. Как-то всё непонятно происходило в ее душе.

В сентябре у них планировался отпуск, и Сергей предлагал слетать в Испанию. Казалось бы, чего желать лучшего. Он уже разведал отличный отель на берегу Средиземного моря. Пальмы и золотистый пляж в Андалузии, можно взять напрокат машину и объехать Испанию, увидеть Барселону и Севилью. А Светлана терзалась сомнениями: там всё незнакомое, непривычное. Оказаться в чужой стране, где все говорят на непонятном языке… Ничего страшного, успокаивал ее Сергей, он уже бывал в Испании, знает немного испанский язык, он всё устроит в лучшем виде… И Света неохотно согласилась. Две недели они строили планы, обсуждали подробности. Настал день, когда нужно было покупать билеты, и в этот самый день у Светланы вдруг испортилось настроение: она не хочет в Испанию, что она там не видела, лучше полетим в Турцию… И всё начинается сначала.

А может быть, это был комплекс бывшей первой красавицы и комплекс всей ее предыдущей изломанной жизни?

Она действительно была первой красавицей в своем родном городке. Черные, слегка раскосые глаза, как на иконе греческого письма. И отличницей. Мама Клавдия Петровна была завучем в средней школе, строгим и бескомпромиссным, секретарем школьного партийного бюро, да еще вела химию в старших классах. Попробуй не быть первой ученицей! А училась Света на пятерки ради папы. Папа Сергей Адрианович был скромным бухгалтером на местном заводе. И болел сердцем. Вернулся больным с войны. Фронтовики не любят рассказывать о пережитом. В этой бесконечно долгой войне были сырые, стылые окопы, негде согреться, холод и голод в солдатской шинелишке, подбитой ветром. Лежал он в госпитале с ревматизмом, полгода не дослужил до конца войны, был комиссован.

Свете было бесконечно жаль папу --">