Еремей Данилович Айпин - Масай-богатырь

на спуске к реке Масай-богатырь сдёрнул её с нарты, приподнял над землёй и отбросил на обочину дороги — там она испустила дух. Труп, как и тело первого гонца за вином, закопал в снег, упряжку запрятал в кустах. И вернулся к чуму. А внутри чума главарь просит женщину-пленницу:

— Женщина, выйди на улицу, посмотри, не едет ли моя сестра?

— Хорошо, — ответила пленница, жёнушка Масая.

А Масаю-богатырю это и надо было. И когда жена вышла на улицу, он тотчас схватил её за руки, отвел подальше от чума, тихонько стал расспрашивать её:

— Милая жёнушка, как ты — здорова ли?!

— Как видишь, жива-здорова, — радостно прошептала она.

— Главарь тебя в жёны взял?

— Да, объявил об этом.

— Он тронул тебя?

— Нет, ещё не тронул.

— Это не похоже на самоеда. Что не так?

— Главарь очень боится тебя. Всё время говорит: «Чую, жив Масай-богатырь. Чую: пустится за нами в погоню». Спит в твоей кольчуге, а сбоку кладёт твой меч и твой железный шлем. Его правая рука лежит на рукоятке меча. Какая же может быть любовь в доспехах и в кольчуге?! Сам знаешь. Так что он объявил меня женой, но между нами ещё ничего не было.

— Ладно, — сказал Масай. — Я совсем безоружный. Ты сделай так, чтобы он снял кольчугу.

— Сделаю.

— Я буду ждать у вашего изголовья, за покрышкой чума, — сказал Масай. — Как только он снимет кольчугу, ты подай мне сигнал.

— Хорошо. Ты услышишь сигнал, узнаешь его, — сказала жёнушка Масая.

И она вернулась в чум. Главарь тотчас спросил:

— Не видно моей сестры?

— Нет.

— Ладно, ещё немного подождём.

Наступил вечер. Женщина расстелила постель. Села на пушистую оленью шкуру, вытащила гребешок, распустила долгие, почти до пояса, шелковистые волосы и начала медленно их расчёсывать. И воркующим и одновременно тоскующим голосом, с лёгкой ленцой заговорила с главарём:

— Сколько уже времени прошло, как ты меня в жёны взял. А как муж с женой мы не живём…

— Боюсь я Масая, — сказал главарь, сидя рядом с женщиной на своей половине постели. — Чую: он жив. Только вот в этой железной малице чувствую себя спокойно. А она не даёт прикоснуться к тебе.

И он любовно погладил кольчугу на груди.

— Так сними железную малицу.

— Боюсь, вдруг в это время как раз нагрянет Масай с войском.

— Масая давно нет в живых. Сам же говорил, что он погиб.

— Говорить-то говорил. Говорил одно, а чую другое: жив.

— Если бы был жив, так давно бы нас догнал, — говорила женщина.

— И то верно, — согласился главарь.

Между тем женщина продолжала расчёсывать волосы. Плавно поводя плечами, заговорила как бы сама с собой вполголоса, воркующе:

— У молодой кровь кипит, к молодой сон не идёт. Без мужчины жизнь не мила!..

Говоря это, она как бы нечаянно уронила с плеч ягушку. И медленно отложила гребень, опустила руки, чтобы накинуть на себя своё одеяние. Но главарь остановил её и откинул полу ягушки с её бедра. Он впервые увидел её обнажённое тело — и от изумления охнул и зачмокал губами. Её тело было белее белого снега. С высокой грудью. С тонкой талией. С упругими и округлыми, как полная луна, бёдрами. Такую красавицу он ещё не видел. Самоедки-чернавки давно уже не возбуждали его плоть, избалованное женским телом. Поэтому в последние годы были у него только белотелые жёны-полонянки. С набегов на юго-запад привозил вогулок, с юго-востока — остячек. Они жили у него от набега до набега. Потом, если они рожали детей, он отселял их в отдельный чум. А если не рожали, то дарил их близким родственникам или воинам, особо отличившимся при набегах. Но такая сочная да статная, красивая да зрелая ему ещё не попадалась. И тут же, помимо его воли, взыграла его плоть, затмив его сознание, позабыв об осторожности. Одна его рука потянулась к женщине, уложила её на постель и, придерживая её, как будто она могла сбежать, пальцы его ощупывали и мяли её высокие груди с набухшими шишечками сосков, а другая то пыталась стянуть кольчугу, позвякивающую железными кольцами, то спустить короткие штаны из ровдуги. При этом страстным свистящим полушёпотом бормотал:

— Сейчас я тебя съем! Съем, съем…

А Масай-богатырь за стенкой чума нетерпеливо ждал сигнала жены. Он слышал невнятную возню внутри, а условного знака всё нет. На мгновение даже промелькнула мысль: уж не «растаяла» ли его жёнушка под страстными ласками главаря? Ведь она, он хорошо помнит это, в миг сладостратного единения забывала обо всём на свете — она --">