Алёна Игоревна Филипенко - Лишний в его игре

меня… И взрывается.

Какого черта я ей указываю? Я, который никто в этом доме? Только она устанавливает здесь правила, а я подчиняюсь! И если она захочет, то будет кидать бычки хоть на пол, и, если прикажет мне собирать их ртом и слизывать пепел языком, я буду это делать! С этими словами Нонна бросает в меня тяжелую пепельницу — попадает в скулу — и снова ныряет в журнал. Закрывается им, и вот меня снова не существует.

Я хватаюсь за лицо, замираю. Смотрю на обложку журнала, вчитываюсь в буквы. Блондинку в платье зовут Гвен Стефани. Номер обещает рассказать о международном обмене секс-опытом и о том, как быть замужем за аборигеном.

В ожидании, когда перед глазами закончат плясать оранжевые точки, рассчитываю в уме массовую долю серы в сероводороде. Молча поднимаю пепельницу и ставлю на место, тряпкой собираю бычки, забираю и мо́ю Ноннину пустую чашку.

Я думаю, что Нонна запретила мне звать ее мамой по одной простой причине: чтобы, проговаривая три жестокие «Н» в ее имени, я ни на минуту не забывал о ее истинном ко мне отношении.

Нелюбимый. Ненужный. Негодный.

В ванной замазываю синяк на скуле тональником. Здесь все выглядит ничуть не лучше, чем в остальных комнатах: отколотая плитка на полу, ржавая сантехника, на стенах — лохмотья голубых обоев.

Повторяю, чему равен синус тридцати градусов, косинус шестидесяти, тангенс сорока пяти.

На свою беду, дверь я не закрыл, и внутрь заглядывает Рома.

— Что, прихорашиваешься, гомик? — с ядовитой усмешкой спрашивает он.

Рома старше меня на три года, ему через полгода девятнадцать. У нас разные отцы, и мы пошли каждый в своего, от Нонны никто ничего не взял. Внешне Рома — моя полная противоположность: коренастый, розовощекий, пухлогубый, с широким носом и короткими русыми волосами. Я же худощавый, с узким треугольным лицом и острым подбородком. У меня черные глаза, а волосы довольно сильно отросли.

— Думаешь, без штукатурки на морде твое очко никто не захочет? — не унимается он. — Я тебе помогу! Сейчас будешь красавчиком!

И он накидывается на меня. Сцепляет мне руки за спиной, наклоняет меня, наваливается сверху. Борт ванны впивается в живот. Рома что-то хватает с полки, а потом это что-то больно упирается мне в губы. По запаху я понимаю, что это тюбик помады.

— Олимпиада, мамина помада, папины трусы, раз-два-три! — Рома напевает песенку из детской игры и яростно растирает помаду по моему лицу. Он не видит, куда попадает: я повернут к нему спиной.

Столбик помады быстро стирается, и дальше брат просто возит по моей коже жестким тюбиком. Достается губам и деснам, они кровоточат. Я знаю, что взбучка за испорченную помаду ждет меня. Нонна никогда не наказывает Рому.

Закончив, он дергает меня за воротник — и мое лицо оказывается напротив зеркала. Я похож на грустного клоуна.

— Ну все, смотри, какой ты теперь Данчик-красавчик! Да к твоей заднице очередь выстроится аж до Владика! Скажи мне спасибо.

Потрепав меня по волосам, Рома уходит, весело насвистывая мотив присказки про «Олимпиаду» из все той же дворовой игры, где используется длинная резиночка со связанными концами. По правилам одни игроки держат резиночку, оттягивая ее как можно сильнее, и, напевая песню, переплетают ее «паутинкой». На словах «раз-два-три!» они замирают. Остальные должны пролезть через «паутинку», не касаясь ее. Когда-то мы играли в нее всем двором… вместе с Ромой.

Я долго смываю помаду — она не поддается, будто в кожу въелась! — и в уме решаю задачу про два бассейна, которые наполняются водой с разной скоростью. Я не успел доделать ее из-за будильника. Очистив лицо и выяснив, что каждый час в бассейны поступает по 60 и 90 кубических метров воды, я возвращаюсь к сборам, а затем выхожу из квартиры. Захлопываю дверь, прижимаюсь к ней с другой стороны. Чувствую, как расслабляется горло и как ужасное напряжение во всем теле постепенно спадает.

Я никогда не считал это место своим домом. Мне бы очень хотелось, но здесь все чужое и враждебное. Я не ощущаю себя здесь в безопасности. Никогда. Даже на своем балконе. Я ненавижу эту квартиру, ненавижу свою жизнь в ней и то, каким я здесь стал.

Пятнадцатилетний угрюмый зануда, жалкий одинокий нищеброд, — вот кем меня делает эта жизнь. Я мечтаю сбросить старую шкуру. Уехать и стать кем-то другим. Кем-то счастливым, успешным, богатым и уверенным в себе.

Поэтому я поступаю после школы в один из престижных --">