Александр Васильевич Етоев - Бегство в Египет. Петербургские повести

почему-то человек-вешалка. Пятым был Пахитосов, лично.

Войдя в святая святых, избранники недоуменно заозирались. Слишком здесь было просто. Ни роскошных ковров по стенам, ни портретов в богатых рамах, ни бриллиантов, рассыпанных по углам. Какой-то убогий стол с зелёной лампой посередине, парочка колченогих стульев, щелястые жалюзи́ на окнах, пропускающие ночную луну. И железный сейф у стены.

Пахитосов подошёл к сейфу и ласково погладил его по дверце. Кот Базильо уселся на колченогий стул и стал со скрипом на нём раскачиваться. Во рту у него снова была цыгара, появившаяся непонятно откуда. Золотой её ободок, подсвеченный лунным светом, улыбался Андрею Т.; шёлковая ленточка дыма рисовала в воздухе знак вопроса.

Пахитосов посмотрел на собравшихся и вытащил часы-луковицу. Отщёлкнул двойную крышку, и заиграла музыка. Андрей Т. вздрогнул и посмотрел на часы. Он вспомнил эту мелодию, вспомнил и незваного гостя, точно так же отщёлкивавшего крышку часов в его городской квартире.

– До полуночи две минуты. – Пахитосов успокоил часы и взялся за дверцу сейфа. – Волнуюсь, как в Новый год. – Он слегка приоткрыл дверцу и подмигнул напрягшемуся Андрею. – Ты не бойся, это же пустая формальность, это же не под топор голову класть или под гильотину. Штампанёт она синий штампик, и все дела. И будешь ты с того момента натуральный Садко. Мысли будут Садковы, песни будут Садковы, только физиономия останется от тебя нынешнего. Жарко… – сказал он вдруг и вытер вспотевший лоб.

И тут произошло следующее. Его левый, косящий, глаз выпрыгнул из своей орбиты и стремглав покатился по́ полу. Пахитосов на него даже не посмотрел. Затем с лица сорвались усы и, по-вороньи махая крыльями, полетели догонять глаз. Через секунду перед Андреем Т. стоял никакой не господин Пахитосов, перед ним собственною персоной покачивался, выпятив брюхо, его бывший драгоценный сосед, владелец ста метров площади на проспекте Римского-Корсакова, Конь Кобылыч, чтоб ему ни дна ни покрышки. Он нисколько не постарел, даже, наоборот, выглядел спортивно и моложаво, несмотря на выпяченное брюшко и глянцевую шишковатую голову, качающуюся на лошадиной шее.

– Что, братец, не ожидал? – сказал он уже из сейфа, нырнув туда по самые плечи. – А как я тебя тогда, со шнурками-то? Это ж я специально, для жалости. Посмотрит, думаю, что человек без шнурков, сердце-то у него и ёкнет. Ведь ёкнуло, а, Андрюша?

Конь Кобылыч умолк, теперь ему было не до шнурков. Благоговейно, как подушечку с орденами, он держал Большую Печать, подставив под неё обе ладони и покусывая влажный язык.

В кабинете воцарилось молчание. Лишь стул с раскачивающимся котом скрипел тоскливо и нудно, да бледная ночная луна подвывала ему в ответ.

– Айн, цвай, драй, – не по-русски прошептал Конь Кобылыч и в испуге зажмурился.

Ничего не произошло.

Андрей Т. посмотрел на часы. На часах было две минуты первого.

– Извиняюсь. – Улыбочка на лице Кобылыча уж больно напоминала гримасу. Впрочем, он нисколько не растерялся. – Плюс-минус минута, стандартный допуск. Спокойствие, всё будет о’кей. – Он вознёс Печать над собой и опять зажмурился.

И снова никакого эффекта.

– Так-так, – нахмурилась двугорбая ведьма. – Кто-то из нас не прав. – Она взглянула на человека-вешалку и легонько ему кивнула. Засаленный шёлковый шарф, только что свисавший до пола, молнией прочертил пространство и обмотался вокруг шеи Коня Кобылыча. Тот захрипел, забулькал. Печать выпала из его ладоней и с грохотом покатилась по полу.

– Я не знаю, почему она не работает. Я здесь ни при чём. Должна она работать, должна! Тут какая-то провокация!

– Говоришь, не знаешь? – Веки двугорбой ведьмы набухли от справедливого гнева. Шарф человека-вешалки затягивался всё туже и туже. – А кто знает?

– Я знаю, – ответил со стула кот.

Все, включая полузадушенного Коня Кобылыча, посмотрели на него.

– Это только для нас двенадцать часов, – спокойно продолжал кот, покачиваясь на колченогом стуле, – а для Печати всего одиннадцать. Объясняю: мы шли сюда на восток и поэтому сэкономили один час. Если бы мы шли на запад, то есть по коридору налево, то, наоборот, потеряли бы один час. Эффект Филеаса Фогга. – Он победно оглядел публику. – С вас двадцать тысяч фунтов стерлингов, господа.

Если семь цветов радуги представить в оттенках серого, то именно такая палитра украшала в эти минуты физиономии разбойничьей троицы. --">