Север Феликсович Гансовский - Запах ландыша

лежал на паркете бледными серебристыми плитами; он как будто раздвинул стены и сделал все предметы прозрачными, невесомыми. Воздух едва светился в комнате и был пронизан каким-то слабым, но явственно ощутимым запахом.

Валя глубоко вздохнула, и ей вспомнилось, как четыре года назад Андрей объяснился ей в любви на выставке цветов в Парке культуры. Он обнял ее, и она замерла от радости, вдыхая запах ландышей, которые были высажены белым ковриком у фонтана.

— Запах ландыша… — сказала она, оглядывая комнату.

И сразу поняла, почему пришло к ней это неожиданное и такое неуместное сейчас ощущение счастья.

Она открыла дверь и вышла в коридор. Здесь запах был еще резче. Казалось, что ландышем пахли и ее пальто на вешалке, и пальто соседей на другой, и стоявшие в углу лыжи Андрея, которыми он не пользовался уже два года, и книжный шкафчик, где еще хранились ее школьные тетрадки и его справочники по строительному делу.

Валя зажгла свет в передней и на полу под вешалкой увидела маленький блестящий прямоугольничек. Она нагнулась, подняла его. Это был восьмирублевый флакончик духов «Ландыш». Стеклянная пробка треснула. Флакончик был наполовину пуст.

Держа его в ладони, она покачала головой. Тут он весь и был, ее Андрей: сначала купил ей духи в подарок, а потом вспылил и поссорился с ней.

Она вздохнула и поняла, что сейчас уже не может думать о муже так, как думала четверть часа назад. Ведь, в сущности, он действительно очень переменился с тех пор, как пришел из заключения. Бросил пить, и перестал встречаться со своими прежними «дружками».

Она вспомнила, как они впервые пришли в эту комнату, как сидели, обнявшись, на чемодане. Женщина-комендант сказала им тогда:

— Совет да любовь!

Да, тогда у них были совет да любовь. А теперь? Неужели все кончено?

Вале пришло в голову, что сегодняшняя ссора была всего только ссорой, не больше, что она все равно продолжает любить своего Андрея, грубоватого, не очень начитанного, немножко своевольного, но доброго парня.

"Мой… Все-таки он мой" — сказала она себе.

Часы начали бить двенадцать, и дребезжащий и в то же время мелодичный звук этот напомнил ей, что вот уже три часа, как Андрея нет дома.

Озабоченная теперь уже совсем другим, она порывисто встала, схватила с вешалки большой вязаный платок, прямо на халат надела пальто и кинулась на лестницу.

Добежав до площадки первого этажа, она застегнула пуговицы пальто и вышла на улицу.

Было темно, пустынно и холодно. Ночь смыла все дневное и вечернее очарование, которое придавали этому району люди. На улице не видно было ни души, только асфальт и каменные стены, освещенные редкими фонарями.

* * *

…Андрей сидел и пил у Кугалева, бывшего бригадира на той стройке, где он сам когда-то работал. Всего час назад Андрею казалось, что Кугалев встретит его, как родного, предложит ночевать или даже жить у него. Но получилось не так. Кугалев уже спал, несмотря на ранний час, и Андрею пришлось долго стучать к нему в обшитую рваной черной клеенкой дверь. Когда Кугалев наконец открыл и узнал Андрея, он спросил, отсидел ли тот свой срок, и только после этого впустил его в большую, тесно заставленную мебелью комнату. Андрей сказал, что поссорился с женой и не хочет ночевать дома. Кугалев выслушал его хмуро, потирая большой рукой морщинистое заспанное лицо, и ничего не ответил. Он смягчился только, когда Андрей предложил выпить и вытащил из кармана пятьдесят рублей. В том же доме жила старуха, у которой всегда можно было достать водку. Кугалев взял деньги, сунул босые ноги в растоптанные большие валенки и пошел к старухе.

Теперь они сидели за деревянным засаленным столом и пили, закусывая черным хлебом и капустой.

В комнате с закопченным потолком и зелеными обоями в сальных пятнах стоял тяжелый запах никогда не проветриваемого человеческого жилья. Сначала Андрея коробил и запах в комнате и разнокалиберные, с мутными стенками стаканы, из которых пили водку, но потом, когда одна бутылка была уже распита, он почувствовал облегчение, как человек, оставивший все заботы позади.

Кугалев, маленький, с рыжими усами на жестком, красном и морщинистом лице, взял гитару и неожиданно высоким сиплым голосом запел:

На мурманской дороге

--">