Снежана Валентиновна Войтенко - Всё, что я знаю о любви

И я не находил слов. Даже будничное «привет» куда-то провалилось. Люди, стоящие рядом, вряд ли бы заподозрили, что мы знакомы.

На пятнадцатом, как заказали, двери открылись, выпуская пассажиров в просторный холл. К тому времени я пришел в себя настолько, что на выходе поймал ее за запястье:

– Постой. Пожалуйста, – казалось, она вот-вот исчезнет, растает облаком, оттого я крепче сжал руку, – Выпьем кофе?

– Отпусти, мне нужно в туалет, – ответила скорее устало, скандалить вроде не собиралась.

Ну что здесь скажешь? В туалет… Я перевел взгляд на пухлый пластиковый конверт в свободной руке, быстро подстраховался, – Подержу? Чтоб не мешал тебе.

– Держи, – усмехнулась очевидному, легко отдавая заложника.

В маленькой кофейне, справа от лифта, сразу сделал заказ. Минут через пять кофе принесли, а через десять, карауля остывший капучино, меня посетила догадка, еще через двадцать – полная уверенность, что никто никуда не придет. Думаю, выбор сделан, и не ее вина, что при случайной встрече ей сразу хочется сбежать. Когда-то для этого я сделал все, что мог.

Подозвал официантку дополнить счет: Джек Дэниэлс, лед, Кола – и к черту этот день, пора казнить заложника – открыл конверт, вытащил пачку бумаги. Первый же лист прояснил ситуацию: передо мной лежала рукопись для отправки в издательство, рабочее название: «Всё, что я знаю о любви», автор – она.

Всё о любви.., максималистка! Я улыбнулся, перевернул пачку, снял верхний лист и начал читать:

«…мы вдыхали темноту, и она наполняла легкие. Проникала в кровь. Глухими ударами раскачивала сердце, делая вдохи тяжелыми, а выдохи шумными, больше похожими на стоны. Битой собакой ластилась к ногам, лизала шершавым языком кожу, с ловкостью настойчивого любовника лезла под одежду, заставляя все время дрожать и оступаться.

Словно запертые в клетке звери, метались мы, желая обрести, натыкались на невидимые преграды, получая тяжелые увечья, глубокие раны, и темнота с каждым мгновением становилась все солоней на вкус. Слова застревали в плотном воздухе, или, в другой момент отражаясь от стен, бумерангом летели обратно, многократно усиленные пространством, искаженные, вдребезги разбивали тонкую защиту сознания.

Я знала, что и он там, в темноте, временами угадывала случайные прикосновения осторожных пальцев. Чуть дыша, замирала в надежде и только ждала.

И тьма отступила: свернулась до размеров тела, плотно сжала со всех сторон и вытолкнула наружу, как роженица в последней потуге выталкивает из пульсирующего чрева новорожденного. Ослепленные новой реальностью, мы кричали, но ведомые непонятной необходимостью, шли дальше, шатаясь на слабых ногах, волоча за собой царскую мантию – память о темноте.

Что мы искали? Даже не знаю.

Одно можно сказать точно: такая была форма жизни.

Такая форма любви».

Не слышал, как она подошла. Тихо села напротив, поймав мой взгляд, кивнула в сторону темного окна:

– В Харькове розовое ночное небо.

– Это от электричества, – и помолчав, я добавил, – Ну, здравствуй, Душа моя.

--">