Нана Сила - Один день пьянюшки

знаю, не помню, в какой момент моё дыхание вдруг остановилось, жизнь будто перестала существовать, и временные рамки расширились. Резко сердце прижало утюгом, не поворачиваясь, я ощутила адский страх и холод. Мама продолжала вешать белье. Я обернулась интуитивно вполоборота, как раз туда, где должен был также лениво валяться пьянюшка. Вдруг что-то завыло изнутри моей души так звонко и отвратительно, я закричала: «Это не он! Мама, это не он!»». Горящий, пустой, жаждущий новой чистой крови взгляд испепелял всё вокруг. Черный омут, бесчувственный, лукавый созывал девочку в свои объятия. Человек, который не мог контролировать свой язык и все конечности тела, вдруг встал на кончики пальцев рук и ног и вывернул шею, как настоящий змей. «Молись» – призывно голосила мать. Молитва «Отче наш» теперь звучала смело, твёрдо и уверенно. В этот момент ни на кого не надеешься, кроме Бога. Вера что ли истинная обретается в этот момент. Происходит настоящая борьба двух миров: света и тьмы. Чувствуешь оберегающий круг, начертанный вокруг тела ангелами, а все равно кричишь ещё громче, боясь, что сил твоих никчемных и грешных не хватит справится с ним. Обстановка накаляется. Ожидаешь фееричной победной завязки. Но не переносит бес ни одного светлого слова, думы, чувства, взгляда. Его начинает трясти, как лихорадочного. Он сворачивается в кривой узор и готов уже наброситься на свою добычу. Скрип двери. Заходит брат обезумевшего пьянишки. Кто бы мог подумать, насколько ничтожно актерское мастерство в современном мире. Я не видела, чтоб кто-нибудь из мастеров театра и кино так искусно и стремительно мог принимать разные маски. Ноги и руки подкосились и отбросили тело на лестницу, как ненужную материю. Пьянюшка вернулся.

Мытарства.

– Ночь коверкает, выворачивает душу наизнанку, словно обнажает все страхи и боли. Порой лежишь и думаешь, а ведь не зря тьма названа тьмою, а день светом. Не спят черти, распространяют гнилые запахи. Тогда почему и мне не спится? Не уж то страхи сильнее меня!? Чем больше думаешь, тем быстрее попадёшь в дебри. Ах вот он стоит, дышит так тяжело, – размышляет девочка вслух.

– Душенька спи, никого тут нет, – шепчет мама.

– Ну как же? Цепь затрещала, ходит…слушает с завистью, как мы дышим. Невыносимо, мама, ему слышать спокойное ровное человеческое дыхание: он желает, чтобы и мы изнывали от гнева. Он ведь и есть этот гнев. И когда-нибудь всё наладится! Не унывай! Они ждут твоего падения, не унывай, – наконец заснула девочка.

Спит, как парализованная, автоматически выполняя роль тихого солдатика. Не хочется мне читатель вызвать у тебя жалость, ибо это не та история. Вспоминая князя Мышкина, девочка отбросила с себя страшный порок, не жалеет больше и не жалуется. Человек ко всему привыкает. Вот и она привыкла. Как когда-то Адаму и Еве было стыдно предстать перед Господом нагими, так теперь ей стыдно представить свою семью обнаженной: порочной. Ведь собираясь в общий круг, по отрешённому совершено от веры состоянию, члены знакомой вам уже семьи, не находят общий язык, а только скалят друг на друга зубы, перекладывая вину с одного на другого, чтобы как бы снять с себя тяжкий груз и так называемую ответственность. Народ любит клетку – временем доказано. Низко кланяется тузу власти, если тот поощряет его страсти, жалеет его, лелеет, поет красивые песни, пока народ вяло тухнет и утрачивает свою силу воли, свободу духа. Как же жалок порою человек, ничтожен. Ему легче снизойти до рабского трепетания, нежели вкусить истинный запах свободы. Животное, скажете вы. А нет, не животное. Животные законам своим верны и у каждого свои ведь. Тут слабость. Обнаженная слабость во всей красе. Не будем о грустном.

Бывали у Арунов и чудесные дни: беззаботные, летние. То ли солнце было настолько яркое, что добиралось лучами до их дома и пронзало насквозь сердца, то ли просто каждый впадал в детство. Ух, и замечательная всегда была пора. Детские голоса и проказы только украшали старую каменную клячу на четырёх ножках. Разукрашивали её яркими красками, звуками. Утро казалось особенным.

Ведь настоящие каникулы у бабули в деревне с парным молочком, с домашней колбаской, с вот-вот испечённым хлебом и таким неповторимым запахом земли, Русской земли. Так жить хотелось, и жилось у бабули. Разницу ощутили маленькие сердечки от обитания и жизни. Вдохнули, а выдыхать не хочется. Ну а дед с бабушкой спокойствия душевного требовали и ждали. --">