Александра Каверкина - Линия жизни

ехал, суетился, пока за дочкой и Ванькой не захлопывалась входная дверь. Тогда он садился напротив Маруси-младшей и подолгу говорил. Или подолгу молчал.

Маруся росла: сначала поползла, потом неловко пошла. После этого они стали гулять в парках, в ее, детском, неспешно-восторженном темпе. Когда Маруся-младшая уставала, она дергала его за палец, и он нес ее на руках – невесомую, обнимающую его за шею.

В окне мелькали каллиграфические, тонкие силуэты деревьев Измайловского парка, черные на синем фоне. В конусах света редких фонарей пылью кружился снег. Дорожки парка были пустые, и ему стало казаться, что жизни и света вообще больше не осталось – нигде, кроме этого светлого, набитого вагона, мчавшегося через ночь. Кто-то тронул его за плечо:

–Дедушка, присаживайтесь.

Он, пытаясь отказаться, замотал головой, но девушка, вставшая с сидения, была неумолима:

–Да знаю я, знаю, всего пара станций осталась. Но хоть посидите, отдохнёте немного.

Он тяжело опустился на сидение, запрокинул голову и закрыл глаза.

Поезд въехал в тоннель.

К тому, что дочь с мужем – и, конечно, с Марусей – когда-нибудь уедут, он был не готов совершенно. Слушая голос дочки в телефонной трубке – Ване там предложили должность, да, далеко, конечно, но будем приезжать хотя бы пару раз в год, пап, ты же понимаешь, приходи завтра на ужин, не будем называть его прощальным, но все же, – он чувствовал, как жизнь, со всей ей присущим пафосом и банальностью, замирает.

На ужин он не пришел.

На подъезде к Щелковской все повставали, стали толпиться ближе к дверям: успеть на маршрутку, успеть на автобус, скорее, домой, скорее, из дома.

Он один остался сидеть – спешить ему было некуда.

Станция «Щелковская». Конечная.

Поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны.

Сотрудник метрополитена прошелся вдоль состава, равнодушно огляделся по сторонам, вышел и выставил руку с диском дежурного по станции – никого, можно ехать.

Двери захлопнулись – и темное жерло тоннеля скрыло в себе бусины чёток-вагонов.

--">