Вадим Алексеевич Чирков - Рассказы дяди Миши, одессита

жизнь.

Сюда привозят даже паралитиков в колясках — у тех та же тяга к коллективу и, самое главное, к своим ровесникам, к годкам. У этого паралитика мертвое лицо, неподвижные глаза уставлены в небо… но уши-то слышат! Слышат! Но сердце-то бьется! Бьется!

В парке Кольберта уже доцветает весна и ветерок носит меж каменных столиков порыжевшие лепестки магнолий. Дети не отходят от фонтанчика с питьевой водой. С одной стороны парка не умолкает баскетбол (бол-бол-бол!), на другой тоже кипят страсти — здесь сидят помельчавшие бойцы нешуточных в прошлом баталий. Здесь, над карточными королями и дамами, над деревянными ферзями, ладьями и конями, над лабиринтами доминошных костей, над "пулей" преферанса склоняют то седые, то лысые головы герои Досрочной Сдачи Годовых Планов, Взятых Обязательств, Встречных Планов, Ежеквартальных Авралов, Инициатив-с-Мест, Закрытых Процентовок, бывшие Правофланговые Пятилеток, Верной Дорогой когда-то Идущие — короче говоря, знатоки всего того шулерского набора в играх, которыми было занято некое общество много-много лет подряд…

Если они выигрывают карточную или доминошную партию, то приходят домой значительные, как если бы час назад им вручили на торжественном собрании личный Знак Качества. Но если проигрывают…

Здесь все бывшие. Бывшие главные инженеры, врачи, завмаги и завхозы, бухгалтера больших предприятий, оперные певцы, парикмахеры, бывшие полковники и майоры, которым лепят сейчас "на погоны" бубновые шестерки…

…Вот к каменным скамейкам приближаются еще двое: один постукивает палкой, другой приволакивает ногу. Старики, ковыляя, держатся друг за дружку. Один из доминошников поднимает голову и ворчливо комментирует приближение:

— Десантный батальон…

Осмеянию здесь традицонно подвергается всё и прежде всего сами участники разговора.

Иногда, когда игра наскучивает и если какая-то новость становится интересней, чем даже "матовая" ситуация на доске, чем даже доминошная "рыба" в замершей над головой руке, старики образуют круг и начинают спор. Я стал свидетелем одного из них. Вот записанные мной язвительные их голоса.

— Вы слышали? На Брайтоне открылась смешная лечебница.

— Смешная? Они все смешные! Где вы видели не смешную лечебницу? Я вам скажу: если вы имеете сил смеяться после поликлиники — вам туда нечего больше ходить. Другое дело — вы захотите посмеяться еще.

— Да нет же! Вы меня недослушали. Смешная — это где лечат смехом.

— Это что — таблетки? — Сердито: — Я уже смеюсь! — Ядовито: — Или это, может, такие клизмы? Но клизмы — это когда смешно кому-то, а не вам лично. Кто-то давится от смеха, а вы имеете бег трусцой, как вон тот бывший писатель, который бегает вокруг туалета.

— Вы мне не даете сказать ни слова. Там выходят юмористы — у кого был диплом врача, у кого — инженера, а кто и вообще доктор наук — и рассказывают анекдоты. От каждой болезни свои. Так они решили в своем ученом кругу. Им потом платят кэш, как медсестрам. Или как массажистам.

— Интересно, — тут же вспоминает кто-то свою болячку, — уже есть анекдоты от поясницы?

— Не знаю, как у других, — слышится ответ, — но мне моя жена лечит поясницу утюгом.

— Горячим или холодным? — немедленно откликаются ветераны.

Небольшой смех прокатывается по кругу.

— Что поясница! — раздается еще один голос. Уточню чей: это мой дядя Миша. — У меня раз был такой приступ? Такой!… Я уже приготовился туда… Ну, мне вызвали "Скорую". А телевизор из-за волнения позабыли выключить. И тут стали давать Райкина. Где он в этой мятой шляпе. Я говорю: сделайте мне звук и дайте еще валидол. Они сделали звук — а валидола больше нет! Его нет в доме — вы представляете?! Тогда я говорю: сделайте мне громче — пусть я хоть что-то имею накануне верной смерти. И вот я смотрю приключения в Греческом зале — и мне проходит! Без валидола! А когда приехала "Скорая", врачи тоже посмотрели Райкина. На Райкина у них было время. И мы так смеялись вместе! Ну, вы же помните: он там кушал селедку в каком-то чулане…

— Не селедку, — поправляют рассказчика, — а бычки в томате.

— Нехай бычки, — соглашается он, — в темноте это тоже хорошая закуска.

— А что вы имеете, что вы все время кряхтите и стонаете и толкаете меня в бок? Чтобы я дал вам слово? Я вам его даю.

— Что я имею? — откашлявшись, как перед докладом, начинает еще один ветеран, — Или что имеет она? Могу сказать вам: она имеет меня всего! Как --">