Виктория Александровна Миско - Туфли с дырочками

— Я тебе верю, слышишь? — его холодные пальцы прикоснулись к щеке сына и смахнули слезу. — Я уверен, что это было очень обидно и даже страшно.

Толя шмыгнул носом.

— Я тебе верю, хорошо?

Коля прижал мальчика к себе и глубоко вдохнул.

— Хорошо?

— Хорошо.

— Мне тоже доставалось от неё в своё время. Но мы ведь её простим?

— Простим, — согласился Толя.

— Когда-нибудь, — добавил мужчина и посмотрел вслед удаляющейся женщине в серой блузке.

В колином детстве в интернате все учителя так одевались, чтобы быть строже, чем они могли себе позволить.

— Что хоть за игра? Покажешь?

Толя потянулся к карману куртки и достал телефон, и Коля хмыкнул, пожал плечами. Он повертел в руке маленький прямоугольник с разбитым экраном и улыбнулся.

Александра Савельевна, «Гром и молния», как звали её ребята в интернате, всё-таки всегда знала, что он будет хорошим отцом. И от этого вдруг всё стало как-то проще, легче, понятнее. Всё будто бы стало, наконец, существовать по-настоящему.

Коля протянул телефон Толе и достал свой.

— Там, значит, можно быть кем захочешь?

Мальчик неуверенно кивнул.

— Давай пока поиграем на моём, а потом, когда починим твой телефон, ты скачаешь игру себе. Идёт?

Чувство вины резко сменилось восторгом. Толя спрятал телефон, радостно посмотрел на отца и, широко улыбнувшись, кивнул.

Коля знал, что мальчик не расскажет, как это больно и обидно, когда тебя держат за ухо за проступок. Но ещё Коля знал, как часто даже взрослые не говорят то, что может расстроить другого человека. Особенно самого любимого.

А нужно говорить.

Потому что слова, сказанные вовремя, могут стать причиной невероятной поддержки. Поддержки, на которую мы все имеем право.

— Надо говорить, Толь. Надо говорить тем, кто хочет тебя услышать. Я — хочу.

Диана едва заметно тронула его за мизинец, и он в ответ провёл указательным пальцем по её ладони. Так было принято, они не выставляли свои отношения напоказ, но Коля всегда давал понять, что чувства Дианы — это не недоразумение.

***

Они стояли на школьном крыльце. Молча смотрели друг на друга. Люба считала про себя, сколько раз она моргнула, а Гриша пытался отыскать ответы на все свои вопросы в движениях её глаз.

В свои шестнадцать лет Люба так мечтала, чтобы парень в модных джинсах встретил её после школы, и вот ей тридцать пять, и он стоит перед ней. Дорогой человек в самых обычных брюках.

Гриша вздохнул.

— Я так волновался, — от его голоса всё тело покрылось мурашками. — Я сорвался с объекта, приехал на награждение. Я не находил себе места.

— Как… — выдавила из себя Люба. — Как ты узнал?

Гриша достал телефон из кармана брюк.

— Мониторил сайт олимпиады. Ты рассказывала, что для Толи это очень важно.

— Это же было в самом начале…ну, наших отношений.

— Да, и что?

— Ты запомнил? — неуверенно переспросила Люба.

— Мониторил сайт вот, — смущённо кивнул он на телефон. — Вчера написали, что будет награждение. Я и приехал. Долго думал…

Злость улеглась. Люба смотрела на Гришу с любопытством, всё ещё сопротивляясь любви.

— … долго думал, подойдут ли сюда те туфли с дырочками, — он обвёл себя размашистым жестом, — и так и не решил.

И Люба засмеялась. Захохотала, совершенно себя не сдерживая, от бессилия и беспомощности.

— Броги, Гриш, — всхлипнула она и резко замолчала.

В углу крыльца стоял Коля и смотрел прямо на них.

Гриша кивнул ему и как-то неловко поднял руку в жесте приветствия, и Коля помахал в ответ.

Люба перестала улыбаться.

— Что? — крикнула она.

— Ты имеешь право быть счастливой, Люб! — с улыбкой ответил Коля.

Люба замерла и глубоко вдохнула.

И счастье вдруг прорвала плотину из чувства вины и стало самой жизнью. Ему нужно было всего несколько слов.

И ты имеешь право быть счастливым. Помни об этом.