Мег Розофф - Как я теперь живу

повидала. И лучше всех в нашей тусовке умею придать лицу нужное выражение — Не Учи Ученого. Вот такую физиономию я и делаю, а то вдруг подумают, что английские дети круче нью-йоркских, большое дело — ну, живут они в огромных старинных особняках с кучей коз, собак и всякой другой живности.

Тети Пенн по-прежнему не видно. Эдмунд представляет меня остальным кузенам — Айзеку, Осберту и Пайпер — ну и имечко, где такое откопали. Айзек и Эдмунд близнецы и похожи как две капли воды, только у Айзека глаза зеленые, а у Эдмунда — цвета неба, которое сейчас как раз серое. Больше всех мне нравится Пайпер, она первая говорит, добро пожаловать, Элизабет.

Дейзи, поправляю я, и она торжественно кивает, мол, запомнила, не беспокойся.

Айзек собирается отнести мои вещи, но Осберт, старший, с важным видом отбирает сумку и исчезает в доме.

Прежде чем рассказывать, что было дальше, я должна описать дом, но это почти невозможно, потому что раньше я жила только в нью-йоркских квартирах.

Во-первых, дом разваливается на глазах, что не мешает ему быть необыкновенно красивым. Он сложен из больших кусков желтоватого камня, построен в виде буквы Г, с двускатной крышей и мощеным двором. В меньшей части — арочная дверь, это была конюшня, а теперь тут огромная кухня. Пол из выложенного елочкой кирпича, большие окна по всему фасаду и вечно распахнутая дверь. Если только снег не идет, поясняет Эдмунд.

Стена увита плющом, стебли такие толстые, что кажется — он тут уже не один век. Цветов на плюще не видно, наверно, еще слишком рано. Позади дома — окруженный высокой кирпичной стеной квадратный садик, туда надо подниматься по нескольким каменным ступеням. Вот тут — множество цветов всех оттенков белого. В углу — маленький потрескавшийся каменный ангел со сложенными крыльями. Пайпер сказала, здесь похоронили ребенка, жившего в этом доме сотни лет назад.

Потом-то я смогла оглядеться и обнаружила, что внутри все гораздо более запутано, чем кажется снаружи. Странные коридоры, ведущие в никуда, крошечные спаленки со скошенным потолком, таящиеся под лестницами. Ступеньки скрипят, ни на одном окне нет занавесок, парадные комнаты больше, чем можно себе представить, повсюду старая, громоздкая, но удобная мебель, картины, книги, огромные камины — человек поместится, и животные на каждом шагу — от всего так и веет Старым Светом.

В ванных комнатах тоже царит дух настоящей старины, даже, я бы сказала, древности. Любое сугубо личное дело неизбежно сопровождается страшным шумом.

За домом — необъятный приусадебный участок. Часть земли — это просто луг, часть засажена картофелем, а рядом какая-то ботва ядовито-зеленая как раз начинает цвести. Эдмунд говорит, эта ботва пойдет на силос. Какое насилие? Про насилие у нас в газетах по десять раз на дню, но на эти сообщения и внимания не обращаешь, ну разве что насильник — священник или кто-то из телевизора.

За растениями ухаживает один фермер, потому что тетя Пенн вечно занята Очень Важной Борьбой за Мир, да и все равно она, по словам Эдмунда, ничего не смыслит в сельском хозяйстве. И овцы, и козы, и кошки, и собаки, и цыплята у нас просто для красоты, слегка презрительно объясняет Осберт. Кажется, он единственный из кузенов напоминает моих знакомых в Нью-Йорке.

Эдмунд, Пайпер, Айзек, Осберт, Джет и Джин, черно-белые собаки, и куча кошек первым делом отправляются на кухню и рассаживаются вокруг деревянного стола. Кто-то подает чай, и вся компания смотрит на меня, как на какое-то чудо из зоопарка. Они задают кучу вопросов, и это куда более вежливо, чем обычно бывает в Нью-Йорке. У нас детишки просто ждут, пока взрослые подадут печенье на тарелочке и жизнерадостно попросят сказать, как кого зовут.

У меня кружится голова. Боже, думаю я, даст мне кто-нибудь холодной воды, может, мозги прочистятся? Гляжу, Эдмунд протягивает мне стакан воды со льдом и сам улыбается слегка, а Айзек смотрит на него как-то странно. Хотя тогда я значения этому не придала.

Тут Осберт встает и выходит. Ему шестнадцать, и он самый старший, кажется, я этого еще не говорила. Ему на год больше, чем мне. Пайпер спрашивает, хочу ли я посмотреть животных или предпочитаю прилечь ненадолго. Пожалуй, что лечь, у меня страшный недосып. Жалко ее разочаровывать, но в любом случае я так устала, что мне не до вежливости.

Она ведет меня вверх по лестнице в комнатку в конце коридора, маленькую и пустую, как келья монаха. Толстые белые стены, --">