Евгения Дмитриевна Ерёменко - Рассказ об опоздавшем чуде

ноги хозяйки. «Киса, ну куда же! Ой, ребята, держите!» . Я сделал быстрый шаг вперед навстречу кошке, животное испугалось и вернулось в квартиру. Соседка вежливо улыбнулась нам напоследок, ища понимая, мол, кошка же сбежит, чего мы тут болтаем. Попрощавшись, она закрыла дверь. Бессмысленно было продолжать поиски нашей Дамы. Оставалось надеяться, что всё прояснится само собой».

Профессор отошел в тень, устав щуриться от солнца, снял очки и немного помолчал. Он пытался в сотый раз мысленно убедиться, что они с одноклассниками поступили правильно. Наверное, он размышлял еще и о том, что он смог бы сделать сейчас. Как бы разворачивалась эта история в наши дни? Что пришло бы на помощь? Мобильная связь? Социальные сети? Скоростные поезда? Общая настроенность на открытость и «сангвистичность» в обществе, когда все запросто рассказывают обо всём , забывая быть искренними?

«Я поехал на Олимпиаду в Москву по математике в 10 классе. Мне было…сколько? 16 лет? Мы десятилетку заканчивали. Олимпиада начиналась в понедельник, шла три дня. Мне предстояло пройти три этапа. Между прочим, победителю полагалось место в МГУ на факультете прикладной математики! Вне конкурса! Да! А вы что думаете? Я не знал, что стану врачом даже в 10 классе. На всё – воля судьбы. Или наша собственная. Этого я так и не понял. Итак, вернёмся»,– он резко вышел из тени, надел очки и подошёл к доске, всем своим видом демонстрируя, что этот рассказ не является досужим. Профессор помнил – он намеревался доказать нам, что чудеса точно случаются.

"Перед моим отъездом в Москву директор школы пригласил меня к себе. «Мы всем нашим преподавательским коллективом желаем тебе удачи, возлагаем на тебя большие надежды. Конечно, будет грустно отпускать тебя на учёбу в Москву, если ты станешь победителем. Нам тоже здесь нужны великие математики для Большого Университета³. Но должны же мы показать москвичам! Однако школа имеет к тебе особую просьбу. Ты помнишь, была у вашего класса учительница по математике? Товарищ Т. Она сейчас в Москве проживает с супругом, да. Когда уходила, просила передать ей весточку из школы, если кто-то будет в Москве. Она ушла из преподавательской деятельности. Обидно вот что: мы не успели объявить ей благодарность! Наше управление замешкалось, а к моменту получения грамоты школой с Гознака Товарищ Т. уже проживала в Москве. Передай ей эту красную папку. Там письмо. Благодарственное. От коллектива школы. И гвоздики в количестве трёх штук. Столько положено. Да смотри, в поезде стакан попроси у проводника, воды в него налей и цветы поставь. И первым делом после Олимпиады – к ней! Мы уже звонили, она ждёт тебя в понедельник. Будет дома. Надолго у нее не задерживайся. Ну, ты сам всё увидишь». Ребята, шел 1956 год. Мы тогда все с младенчества Товарищами были. Я был ужасно горд за эту красную папку для Товарища Т. в своих руках. Гвоздики я завернул в газету, надеясь, что смогу их довезти до написанной на листке рукой директора «ул. Малая Бронная».

С Олимпиадой не задалось. Слишком силён стресс для иногородних на выездных Олимпиадах. Так сказал мой директор, потупив глаза, когда я вернулся с плохими новостями.

Знаете, я не привык называть себя этим слово -«иногородний». Я Петербуржец. Где бы ни приходилось мне бывать. Я не иногородний. Я никогда не претендовал ни на чьи города. Мне всегда хватало моего вымученного, выстраданного и страдавшего Петербурга. Мои родители пережили Блокаду. Смогли выстоять вместе со своим родным Городом в самую тяжёлую годину. Сумели прокормить и вырастить меня в послевоенное время, не потерять веру в жизнь, счастье и простые человеческие ценности. Да что вы, это бесконечная тема. Называйте меня, кем угодно, но только не иногородним. Я свой в своём родном Петербурге, который всегда в моей душе, а оттого в душе – я всегда дома. Даже когда бываю у взрослого сына и маленькой внучки в Москве. Абсолютно «иногородней» для большинства её обитателей. Да, да. Они там не живут. Они обитают.

После Олимпиады я поехал на Пушкинскую. Не на нашу, с музеем военной медицины напротив вестибюля и 49-м военным городком. И не с Обуховской больницей для просто народа, которую Всеволод Крестовский в своих «Трущобах» описал. Нет. То была совсем другая Пушкинская. Гораздо суше, шире, требовательнее и строже нашей. Конечно, и с этой станцией за мою жизнь связалась куча воспоминаний. Жизнь, как ловушки, везде расставляет их. Идёшь по улице, взглянул на дверь в --">