Ильдар Анварович Абузяров - Подстилка из соломинок

в кармане два рубля, на худой конец у меня был документ.

— А что, троллейбус — это монастырь?

— Это не монастырь, но что-то очень похожее…

— А зачем ты вообще пошла сюда работать? Тебя что, родители не кормят?

— Кормят, но здесь лучше…

И тут в троллейбусе все пошло кверху дном. Толпа рванулась от не открывшихся задних дверей к передним, сметая все на своем пути.

— Водитель, открой заднюю дверь, вот, посмотри, у меня удостоверение инвалида, я не могу идти (толкаться локтями), у меня же нет рук.

— Дверь заклинило, — виновато сказала кондуктор.

— За что вам только платить? — зашипела пожилая женщина, проходя мимо нее.

— Не ругайтесь, — сказал я.

И еще я хотел сказать, что это просто чудо какое-то, когда клинит двери, будь то в лифте или квартире, но особенно в троллейбусе, где каждый человек, стоящий на твоем пути, и есть дверь, которую заклинило.

— Вы, наверно, правы, — сказала мне женщина с роскошными волосами, — этого никогда не случится, чтобы все платили за свой проезд, хотя мне всегда казалось, что в местах, где собирается много народу, в таких местах живет гражданский бог.

Она встала у передних дверей, которые уже не закрывались, и пыталась удержать детей, что норовили выпрыгнуть на ходу. А мне, собственно, плевать, как назовут бога, гражданским или милосердным. Я просто вывернул все карманы в поисках хоть какой-нибудь монеты. Я метался, я рвал подкладку, доцарапываясь до бедра, но мне попадались лишь льготные справки: справка ученика школы слепых и слабовидящих детей, справка беженца, справка дурака из дурдома, справка помощника депутата, справка инвалида третьей группы, справка ученика тринадцатого класса детдома и еще тысячи, тысячи справок. И хоть бы одна справка из пункта обмена валюты или из нотариальной конторы — о наследстве!

В конце концов нервы мои не выдержали и, схватив в охапку кондукторшу, я вынес ее из троллейбуса на остановке «Площадь Сенная» (ранее Свободы).

— Смотри, — сказал я, не отпуская ее из своих рук, — здесь тоже живет гражданский бог. Слышишь.

И несколько минут мы стояли молча и обнявшись.

Но иногда мы гуляли по Питеру, зарабатывая себе на жизнь ногами и музыкой. Мы гуляли по Питеру до сведения ног и скул, потому что холодный ветер хлестал нас по самым уязвимым местам (ногам и скулам). И тогда мы разговаривали.

Ночью мы поднимались на какой-нибудь чердак, в доме Мандельштама или Бродского, доставали спальные мешки.

— Расслабься, — говорила мне Эля, — расслабься, будь, как трава, преврати этот дом в шалаш.

— Расслабиться?

— Расслабься, не думай ни о чем. Ведь ты лучше меня знаешь, что трубадуры выросли из суфиев, а от трубадуров оттолкнулось Возрождение, а от Возрождения классицизм, а из классицизма вырос джаз и рок-н-ролл. Расслабься, будь, как трава, а я пока поищу что-нибудь поесть.

И она убегала искать, а я писал ей очередную песню, зная лучше нее законы гармонии. Но это еще вопрос, кто из нас лучше знал ледяной ветер.

— Привет, — улыбалась она, вернувшись, — вот сигареты, вот полбутылки пива и еще хлеб.

— Не надо все это, — заводился я и грубо, ногой, отталкивал ее подношения, — не надо, я ведь трава, что превращает дома этих сытых ублюдков в шалаш. Зачем мне пить и есть?

Да, иногда мы гуляли по Питеру, то и дело возвращаясь к сфинксам-лягушкам, чтобы погладить им пальцы и загадать сокровенное желание. И когда мы гладили сфинксам-лягушкам пальцы, что так похожи на гриф семиструнной гитары, я находил ледяную от страха руку Эли.

Покажите мне женщину, которая преспокойно может погладить чудище, похожее на льва, — и уж совсем жуткий страх охватывает женщин при слове «лягушка».

— Не бойся, глупышка, это всего лишь новорожденная болонка и старая русалка.

— А я и не боюсь, я загадываю желание, — говорила она и бледнела еще больше.

— Скажи мне твое желание, и я постараюсь исполнить его.

— Нельзя.

— Скажи, — я сжимал-брал ее пальцы в плен, одновременно начиная рыться в безжалостно распахнутых глазах, словно глаза — это дневники, где ничего не понять.

— Нельзя, — в эту минуту ее глаза были безжалостны ко мне.

Что касается моих желаний, то я мечтал, чтобы моя музыка рождалась в самых глубинах, в роднике у сердца, а потом, превращаясь в семь ручьев, достигала сердец людей. И еще я мечтал баснословно разбогатеть, ну, например, как Пол Маккартни или Скотт Фицджеральд.

Я так и говорил --">