Леони Росс - Один день ясного неба

лицо, поворачивала к восходящему солнцу.

— Ты сегодня будешь выходить, дядя?

— Сегодня нет, Чсе.

Тогда она хватала его за нос, тянула, пока он не уступал и, схватив ее, не начинал с хохотом подбрасывать в воздух.

— Смотри, не урони меня, дядя Англиш!

* * *

Завьер глубоко вздохнул и вышел во двор. Перед ним раскинулся темный сад, за которым маячил весь архипелаг Попишо. Ресторан «Стихотворное древо» был идеально расположен на острове Баттизьен — в самом центре столичного Притти-тауна, но при этом вдали от городской суеты, на утесе над гаванью. Отсюда он видел завсегдатаев, бредущих по песку к его заведению, а после трапезы — прочь: поблескивающую на солнце вереницу сытых людей, которая текла к морю, словно пена прибоя.

Насытившись у него, кто-то плавал, кто-то танцевал.

Поднялся над горизонтом оранжевый серп, похожий на любопытный глаз яичного желтка. Он закрыл глаза и медленно закружился, выпрямив спину и выбросив руки вперед ладонями кверху. От кончиков его пальцев к востоку и западу тянулись песчаные пляжи. Залив, словно отлитый из потемневшего золота, и заякоренные рыбачьи лодки, повсюду торчавшие в ленивой воде; высокое узкое здание школы, старый городской рынок, храм, откуда доносился торжественный звон колоколов, — его палец мог коснуться шпиля; одна из многих фабрик игрушек, выкрашенная в уродливый зеленый цвет соплей, текущих из носа при сильном насморке; приземистые кремовые домики, притулившиеся на склонах холмов и вечерами освещенные пламенем дворовых печурок. Иногда он навещал обитателей этих домиков и предлагал им краску для пламени ярких цветов, чтобы посетители его ресторана могли любоваться необычной расцветкой огней на окрестных холмах.

— Да уж, радетель, — говорили ему хозяева, с улыбкой глядя на его смиренное лицо, — конечно, только ради тебя и избравших тебя богов.

Он перестал кружиться и открыл глаза. Вдалеке мерцали огоньки соседнего с Баттизьеном острова Дукуйайе, чья темная громада отчетливо проступала в лучах утреннего солнца. Взглянув на север и прищурившись, можно было различить Мертвые острова, похожие на россыпь мокрых голубых камушков. Давненько он до них не добирался.

Мир вокруг него вновь пробуждался. В зеленой записной книжке был список важных дел на сегодня.

1. Доставка рыбы.

2. Хренотень.

* * *

Поскольку тело Найи не нашли и обмывать и заворачивать в саван было нечего, Завьер провел церемонию на берегу океана. Он стоял, взяв за руку тещу, их обступили члены семьи и друзья, а безмолвные ведуньи в золотистых платьях разбрасывали священные травы и проводили обряд, выливая ром в воду.

— Какая трагедия, — шептали собравшиеся, к его неудовольствию, слишком громко. — Она всегда плохо плавала.

— Она будет тебе являться, Зав, — сдержанно сказала ему матушка Сут, похлопав его по плечу. Они стояли в его рабочем кабинете. — Ты же знаешь, они частенько посещают тех, кого сильно любят.

Он поцеловал ее в лоб. Глаза у нее были сухие. Услыхав о смерти единственной дочери, она заголосила, осела, едва не упав навзничь, но стоявший рядом муж успел ее подхватить, обвив рукой за талию, а она вцепилась в свой живот и яростно его потрясла.

— Она захочет прийти к матери, — прошептал Завьер.

Но оба они знали, что она права. Найя придет в поисках освобождения к нему. А единственным способом освободить призрак было… избавиться от всего, что осталось живым.

Он был готов сделать все необходимое. То, чего не смог сделать сын рыбака.

После погребения он переоделся в рабочую одежду и стал готовиться к вечерней службе. Он не пропустил ни одной. Даже в первые месяцы, когда он целыми днями спал, повернувшись спиной к пустому гамаку Найи, Зав все равно вставал после захода солнца и, пошатываясь и щурясь, шел на кухню, где взваливал на спину куски козлятины и тушки хутий^[1] и, жуя хлебные корочки и овощные обрезки, брал тесаки, чтобы разрубить кости.

В кухню вошла его су-шеф Му в погребальном белом платье и спросила, что это он тут делает.

Завьер замер над шкварчавшими сковородками, равнодушно поглядев на свои руки: они дрожали мелкой дрожью.

— Найю это бы не удивило, — заметил он.

— Не удивило бы, радетель. — Му и глазом не моргнула. — Но я говорю не про удивление. Я говорю про приличия.

Му была молчунья, но она любила его жену.

Завьер цыкнул зубом и снова повернулся к плите. Му --">