Ярослав Яковлев - Пять фотографий из Великого Новгорода

удовольствием послушает версию рассказчика и добавил:

– Кажется, вы – замечательный экскурсовод.

– Ну что вы, – махнул рукой чудак. – Я экскурсоводом не работаю. Так, стою тут, рассказываю людям о том, что знаю и люблю. Пётр Алексеич меня зовут, как императора, кстати. Так на чём мы остановились… Я спрашивал вас: зачем был нужен памятник?.. Почему Александр Второй повелел его установить?

Марк мимикой изобразил нечто, что можно было толковать: а расскажите лучше сами. И Пётр Алексеич продолжил:

– Я так думаю. России к тысячелетию нужен был какой-то объединительный символ. Который породнил бы людей разных сословий и взглядов. Но устанавливать важный монумент в таком небольшом городе, где его и увидят-то только местные жители – как-то нелогично, на первый взгляд. Да и к тому же императору говорили: не так уж давно было восстание декабристов, а вы в некогда республиканском городе хотите поставить фактически символ России?! А если мятежники сочтут это сигналом к действию?! Конечно, мятежей император не хотел. Но показать, что Русь начиналась там, где собиралось вече, – было важно. Памятник Тысячелетию России – это не просто монумент к юбилейной дате, это памятник реформам Александра II, и, может быть, даже надежда на лучшее будущее – ведь тогда император верил, что самодержавие и гражданские свободы – позвольте мне так их назвать – можно совместить. Не все реформы Александра удались, а вот монумент в Новгороде получился уникальным. Других подобных памятников, которые были бы посвящены не одному человеку или событию, а целому тысячелетию истории, не существует нигде в мире.

Рассказчик сделал торжественную паузу.

– Почему у него такая форма? – спросил Марк. – Что это? Колокол? Шар-держава?.. В интернете по-разному пишут.

– И то, и другое.

– Ну, это прямо противоречие – вечевой колокол и самодержавный символ, – усмехнулся Марк.

– И что? Это же Россия, – возразил Пётр Алексеич. – Хотя… Мне нравится думать, что это скорее колокол. С одной стороны, колоколом звали на вече, как вы подметили, а с другой – памятник-колокол тут «звонит» о русской истории. Сверху, видите?.. Шар-держава, гигантский, в четыре метра, а очертанием памятник напоминает колокол. На втором ярусе – шесть эпох государства. Начиная с Рюрика и заканчивая Петром Первым. На третьем – важные фигуры истории, считай, летопись в лицах.

– На верхнем ярусе – это же Россия?

Марк поднял взгляд и продолжил:

– Я имею в виду, женщина в национальном костюме, которая преклонила колени перед крестом?.. Православие-самодержавие-народность, где православие вроде бы самое главное?..

Пётр Алексеич будто бы не услышал полуироничный вопрос Марка и продолжил свой рассказ:

– Рюрик смотрит на Киев, князь Владимир – в сторону Византии, откуда он принёс к нам православие. Петр I – конечно, на Петербург. Михаил Романов – на Запад, куда русские прогнали польских интервентов. Дмитрий Донской – на Орду. А Ивана Грозного, кстати, вообще нет. Посчитались с чувствами новгородцев… Ведь Иван устроил когда-то кровавую расправу над Новгородом. В первоначальном списке фигур не было Николая Первого. Ходят слухи, что сам Александр не хотел видеть на памятнике отца. Но свита и родственники были с ним не согласны, и так на памятнике появился и Николай Первый.

– А кого ещё не взяли на памятник, кроме Ивана Грозного? – спросил Марк, едва поспевая за энергичным рассказчиком, который предложил обойти монумент кругом.

– Много кого… Поэта Шевченко, актера Дмитриевского, даже флотоводца Ушакова… Нет и Андрея Рублёва, например, и зодчих Воронихина, Захарова… Наверное, кого-то из них не изобразили незаслуженно. Но это решал не один Микешин. Последнее слово было за царём, но Микешин собрал вокруг себя историков, писателей, в общем, большой круг людей разных взглядов, которые помогли ему составить список тех, кого мы теперь тут видим.

Впечатлённый необычным рассказом, Марк сделал несколько снимков и, хотя результата он ещё не видел, заранее был недоволен: как ни сфотографируй этот памятник, кажется, будто уже видел это изображение на магните чьего-то холодильника. Всё, что безжалостно тиражируется, однажды обесценивается… Но теперь монумент предстал перед Марком совершенно другим – не таким уж, может быть, и величественным он казался будучи вписанным в городской пейзаж. Зато за эти полчаса символ Новгорода стал ближе лично ему, а потому как будто --">