Георгий Чернов - Жертвоприношение

Георгий Чернов Жертвоприношение

Четыре тесные стены, закрытые уродливыми обоями в ромбик, и грязное окно, горящее, словно телевизор, светом уличных фонарей и стоящего вдалеке светофора. Неужели так живут люди? Неужели они тоже каждый день, перед тем, как встать на работу, смотрят в этот «телевизор», завороженно наблюдая, как оно переливается из зеленого в желтый, а потом в красный? Скорее, я ненормален, ведь не хотел бы жить в мире, где каждый существует так же, как и я. Нормальные люди же, напротив, встают утром, включают настоящий телевизор и смотрят программу «Доброе утро», почесывая зад и посасывая растворимый кофе из кружки, пока олигофрены с синего экрана пытаются удачно пошутить.

Да, безусловно, так и есть. И пока нормальные люди спят, просыпаюсь я. Аккурат с тем, как выключается светофор, начиная мигать сплошным лишь желтым, я понимаю, что пора вставать. Кофе мне заменяет недопитый вчера холодный чай в керамической чашке с подтеками, за ночь прилипшей к журнальному столику, а веселых олигофренов – расшумевшийся от хмеля сосед сверху.

Может показаться, что я каким-то образом презираю утренние ритуалы, но нет. Я прекрасно понимаю, что это очень важный процесс. Человек всю свою жизнь создает ритуалы, это древнейший и неотделимый элемент сознания. С самого первого дня творения он не может жить без того, чтобы не построить себе какой-нибудь идол из веток и грязной глины, а потом последовательно и циклично не страдать вокруг него монотонной хуйней.

В то же время ритуалы, существовавшие задолго до телевизора и работы «пять через два», являются не только неотъемлемым от сознания обязательным алгоритмом, но и руслом реки под названием «мировая культура». Да, трудно поверить, но вся наша культура является потомком тех самых идолов из веток и грязи, вокруг которых наши предки водили хороводы, танцевали и мычали нечленораздельные звуки, лишь отдаленно напоминавшие песни. Именно отсюда, из этих самых ритуалов, и возникают великая музыка, стихи, чудеса архитектуры и прочие вещи, вроде скульптур и картин.

Современными людьми принято называть такие ритуалы варварством и архаичным пережитком нашего темного и страшного прошлого. Но если задуматься, а что может возникнуть из существующих сегодня обязательных ритуалов – «современных», «прогрессивных» и «культурно обогащенных»? Если какая-то культура и может возникнуть из них, то только культура отвращения и ненависти к своему существу.

Взять хотя бы мой ритуал: вот я наконец свесил ноги с кровати и какое-то время пытаюсь заставить себя встать. Когда у меня это выходит – а это обязательно случается, хоть и каждый раз по-разному, – я медленно натягиваю одежду, пью тот самый остывший чай практически за один глоток и захожу за кровать. Там стоят дешевые весы с кучей уже въевшихся белых отпечатков моих ступней. Я встаю на них своими ногами, и они, вспотевшие за ночь, липнут к стеклянному щиту. Цифры на циферблате начинают судорожно бегать перед глазами, выстраиваясь в число, и оно каждый раз становится все меньше и меньше. В этот раз они показали шестьдесят восемь. Может, я болен? Я слышал, что сброс веса это один из симптомов рака в ранней стадии. С другой стороны, это могут быть и глисты. А еще это может быть просто из-за того, что я ем два раза в день, и каждый раз это какое-то дерьмо из сетей быстрого питания. Моя работа, к сожалению, позволяет мне питаться только на улице.

Теперь же, когда все важные дела в доме сделаны, я стягиваю с вешалки спортивную красно-белую ветровку, которую безмерно люблю. Я купил ее десять лет назад почти за бесценок на рынке, которого уже, к сожалению, нет. С тех пор я и ношу ее, снимая только чтобы постирать. Застегнув ее наглухо до самого подбородка, я выхожу на улицу, темную и холодную, и, всунув руки в карманы, бреду по тротуару.

Главное не забыть сейчас, что дома кончился чай. Вот я вижу впереди горящий, как маяк, круглосуточный магазин. Каждый раз, когда я вхожу в него, он оставляет на душе какой-то тяжелый отпечаток то ли тоски, то ли спокойствия. Мне всегда казалось, что эти чувства очень похожи, если не рассматривать их вблизи. Уже через минуту, когда я наконец подхожу к этому ночному свету, как мотылек, открываются автоматические двери и впускают меня внутрь. Перед глазами тут же встают узкие ряды товарных полок и двое скучающих продавцов, выпавших на ночную смену, а на уши давит плотная и абсолютная тишина, словно я оказался на --">