Алиса Александровна Дмитриева - Путь

ожидал кинутого под поезд отличника, его лучшего студента. Буквально перед его носом вынашивались мысли кинуться под поезд, а он их не замечал из-за своих мелькающих сверчков, более важных для него дел. Отныне, среди тёмно-синих облаков, испачканных кровью молчаливых рельс, даже не заметивших, что на них закончилась чья-то жизнь, спит спокойным сном Ростислав Бурков, с растрёпанными белоснежными волосами, в порванных колготах и одетых поверх них брюках. А рядышком с его белой рукой лежит изогнутая беспощадными колёсами шпага.

– Урод! Теперь понимаешь, что ты наделал?

Ярослав надулся и покраснел от ярости. Дима, ошарашенный ситуацией глядел в сторону музыкантов, те, тоже не понимающие такую злость Славы на него, как каменные статуи продолжали смотреть на начинающуюся сцену. Дима решил честно признать своё наказание, даже не пытаясь уже отстоять свою позицию этим людям. Они, как какая-то новая сверхраса, новое поколение, которое мыслит совершенно по-другому. Дмитрий лишь не давал бешеному Славе растерзать его тёмно-синий пиджак. Вдруг тихий пианист вскричал:

– Ярослав! Что вы делаете? Отпустите человека, ради бога.

Пианист не успел сказать ещё что-то, как Лев прикрыл ему всё лицо вместе со ртом одной только рукой и увёл подальше от балагана.

– Понимаю, ты у нас новенький, сейчас введу в курс дела: Слава…вряд ли можно сказать “учился”, но был в одном университете вместе с Димой. Вначале его впихнули насильно туда родители, а потом и Митя приказал ему там остаться и доучиться. Теперь он на него зол, не только за те прошлые времена, но и за сегодня. Разочаровался в нём, понимаешь? Поэтому сейчас лучше их наедине оставить.

– Наедине? Да Слава сейчас ему глотку разорвёт! Они не парочка, чтобы их наедине оставлять.

Пианист ещё раз подошёл к Ярославу, во всю уже развлекавшемуся с униженным Дмитрием.

– Что? Теперь стыдно? Кровь не смыть больше, болван. Теперь и не доедешь, поплатишься за свою грязь.

– За что ты с ним так? Ну ошибся человек, не подумал, не понял.

Слава уже себя не сдерживал, он лишь желал отпустить все упущенные чувства, что он в себе стискивал.

– Ты походу всё неправильно понял, друг мой. Перед тобой – психологический маньяк! Убийца! Именно из-за этого узко мыслящего идиота путь моей жизни и жизни этого бедного мальчика растоптан его мерзкими ногами. Я долго не понимал, куда направляться. А этот бедолага вообще сошёл с него, и больше никогда не вернётся. Ярослав опустил взгляд на свои ноги.

– Я всегда буду помнить, как он эгоистично подталкивал меня остаться в этом вонючем заведении, говорил: «Что же ты, Слава, дальше будешь делать? Кем по жизни будешь?». И только не утверждаете мне то, что я сам виноват в том, что ему поверил.

Меня все встречи с тобой косило от твоего наглого командования, от твоего вторгания в чьи-то судьбы. Теперь видишь последствия? Пускай ты и был мне эталоном, пускай и я может был глуп и молод. Но из-за твоих идей, мне навязанных, я сейчас торчу здесь, а не в концертном зале!

Слава потихоньку начал остывать. Его товарищи после его ругани засуетились вокруг него и Дмитрия, всё еще смотрящего куда-то в пустоту.

В тот злополучный день стояло тёплое апрельские солнце, Ярослав во время перерыва вышел на крыльцо запасного входа университета. На его спине болтался знакомой всем формы чёрный большой чехол. Молодой, постриженный Слава сел на прожаренные светло-голубые ступеньки и достал гитару из чехла. Перед игрой он часто засматривался на свою малышку, крутя на все 360 градусов, иногда даже гладя. Сел, подставил под левую ногу стопку учебников и заиграл. Сначала ничего не получалось, какие-то ноты не складывались, не возникало в голове образа. Прохожие, находящие по ту сторону улицы, за пределами заднего двора территории университета косо глядели на Ярослава, думаю, что он местный бродяга и попрошайка, каким-то образом попавший на двор престижного математического университета. Слава закрыл глаза и не обращал внимания на взгляды прохожих. В его голове уже собрался ход всей композиции и никакие посторонние шумы не могут помешать его льющемуся из всех дыр вдохновению. Он уверенно и радостно заиграл. Ему казалось, что его прекрасной песне подпевают не только его внутренние эмоции, но и птицы, сидящие рядом на ветке дерева. И так он и зашумел на весь корпус, смутив людей, находящихся сейчас на занятии. Но юному музыканту было всё дозволено, до тех --">