Саяка Мурата - Человек-комбини

дневные часы мы в паре с Идзуми-сан, моей сверстницей, заправляем магазином, точь-в-точь как настоящие продавцы на полной ставке.

— В общем, часиков в десять сбегаю разменяю… Ах да! Придёт клиент, который заказывал суси, учти!

— Ха-ай…

Смотрю на время: десятый час. Вот-вот схлынет утренний поток покупателей, мы быстро примем товар — и начнём готовиться к обеденному вавилону. Распрямив плечи, возвращаюсь в зал к онигири.

Свою жизнь до перерождения в Чедовека-комбини я помню смутно.

Выросла в пригородном микрорайоне — в обычной семье, окружённая обычной родительской заботой. Хотя сама была ребёнком со странностями.

Так, однажды, ещё когда ходила в детсад, я увидела в парке мёртвую птицу. Красивую, сине-зелёную — обычно таких держат дома. Птица лежала в траве с закрытыми глазами и свёрнутой шеей, и дети, обступив её, плакали. «Что же делать?!» — всё причитала какая-то девочка, а я положила птицу на ладонь и отнесла к маме, болтавшей с кем-то на лавочке.

— Что с тобой, Кэйко? Ох, птичка… Откуда же она прилетела? Бедняжка! Давай похороним её? — предложила мама и погладила меня по голове.

— Давай её съедим, — ответила я.

— Что?!

— Ну, папа же любит якитори^[7]. Вот сегодня пожарим и съедим.

Решив, что меня плохо слышно, я повторила это громче и отчётливей. Мама вздрогнула, а мать другой девочки, сидевшая рядом, выпучилась на меня — то ли от удивления, то ли ещё почему. Глаза и рот её распахнулись, ноздри расширились, и это выглядело так странно, что я чуть не прыснула со смеху, но заметила, что она уставилась на мою руку, и подумала, что одной птички папе, наверное, не хватит.

— Принести ещё?

Я оглянулась на парочку воробьёв, скакавших неподалёку, но тут мама наконец пришла в себя.

— Кэйко! — закричала она с упрёком. — Нужно вырыть птичке могилку и похоронить её. Все детки плачут, видишь? Всё равно что дружочек умер. Ты не хочешь её пожалеть?!

— Зачем? Она всё равно уже мёртвая.

Мой ответ лишил маму дара речи.

В моей же голове только и вертелась картинка: мы всей семьёй уплетаем эту пичужку за обе щеки. Папа любит птицу на углях, мы с сестрой обожаем фритюр. В этом парке столько птиц, не понимала я, можно принести побольше домой и наесться от пуза, зачем же закапывать в землю?

Но мама не унималась:

— Смотри, какая миленькая… Давайте выроем для неё могилку, где-нибудь вон там, а потом все вместе принесём туда цветы!

В итоге все так и поступили. Зачем — я не понимала, хоть тресни. Что взрослые, что дети в один голос всхлипывали, жалея «бедную птичку», и без всякой жалости выдёргивали с корнями цветы на газонах вокруг.

— Какие красивые цветочки! Пускай птичка порадуется! — причитали эти люди так, будто все разом сошли с ума.

За оградой с надписью «По газонам не ходить!» они вырыли ямку, похоронили птицу, воткнули сверху палочку от мороженого из соседней урны — и завалили могилку трупиками погибших цветов.

— Как печально, Кэйко, правда? Бедная птичка, скажи? — твердила мама как заведённая, но ни капли жалости я в себе так и не ощутила.

Похожие ситуации повторялись снова и снова. Когда я только пошла в первый класс, на уроке физкультуры двое мальчишек сцепились в драке, поднялся жуткий переполох.

— Позовите учителя! — завизжали все вокруг. — Остановите их кто-нибудь!

«Ага! — догадалась я. — Так значит, их надо остановить?»

Рядом оказался ящик с пожарным инструментом, я открыла его, достала совковую лопату, подбежала к дерущимся и огрела кого-то из них по голове.

Раздался жуткий крик, пацан схватился за голову и рухнул наземь. Убедившись, что он затих, я развернулась, чтобы унять его соперника, и уже замахнулась лопатой снова, но девчонки вокруг завизжали навзрыд:

— Кэй-тян, стой! Прекрати!

Тут наконец прибежали учителя — и, обалдев от увиденного, потребовали от меня объяснений.

— Все кричали «остановите их», — пожала я плечами. — Ну, я и остановила. Самым быстрым способом.

В полном замешательстве учителя принялись сконфуженно повторять, что насилие — это не способ.

— Но все же хотели, чтобы Ао́ки с Ямадза́ки перестали драться! Вот я и решила, что так-то уж точно их разниму, — объясняла я как можно вежливей, не понимая, за что на меня сердятся. Но в итоге маму вызвали на заседание педсовета.

Глядя, с каким серьёзным лицом мама кланяется каждому учителю — «Извините! Простите!», — я чувствовала, что мой поступок, наверно, и --">