София Эс - Осторожно! Двери закрываются!

квартиру на Третьем транспортном. Но почему она, когда мы впервые говорим за столь долгий период молчания, спрашивает меня об этом?!

Терпеть, дышать, слушать и одуплять происходящее!

– Да… – сип раздирает связки.

– Что? – уточняет голос в телефоне, перебивая стучащий в виски пульс. – Извините, Вас плохо слышно. Сильный шум. Я перезвоню позже…

– Нет! – ору на сверхзвуке, впиваясь до скрипа в тупой пластик важного, как никогда, сейчас телефона.

Смешно, но сильнее всего я опасаюсь, что нарастающий бред вдруг прервётся. Меня шлёпнут по щекам, заставив очнуться, и в очередной раз спросят: "Вы выходите?"

А фоном, как приговор, будет звучать беспристрастное "Осторожно, двери закрываются!"

– Нет! – повторяю я снова, отвечая единым мигом и всем своим тревожностям, и девчонке, что невидимым эфиром просочилась сквозь толщи земли и пробудила мое сердце в летящем во мраке вагоне.

Лёгкие горят, душа горит, а я вынужден сдерживать адский ужас от невозможности контролировать диалог. Напугать собеседницу своим надрывом нельзя, поэтому приходится мотать истерику в узлы и глушить ее крики на корню.

– Повеси на связи, я выберусь в место потише.

И, активно работая руками, ногами, головой, я сдаю от дверей назад, протискиваясь сквозь недовольный народ поглубже в вагон.

Ничего, добрые люди, потерпите меня, пожалуйста. Мне сейчас очень надо. А простить или обматерить вы сможете меня и потом.

Только бы не оборвался звонок!

Только бы это была действительно она…

Сколько там уже прошло? Минута? Две?

Добрые люди пихаются, стопорят моё движение, а мне в сознание пискливыми комарами долбятся памятные картины девичьих улыбок, моих содроганий от общих касаний и замершее в перехваченном дыхании юное сердце.

Первая любовь, чтоб её…

То ли самое прекрасное, что случалось со мной в этой нелепой жизни, то ли худшее наказание за сам факт моего дурацкого существования.

Всё, что точно знаю об этом чувстве, – оно до сих пор живо. Как бы ни крушил его, не выжигал, не травил, ничего ему не делается. Лишь полноценнее и значимее становится.

В этом неповторимом состоянии странным образом замуровался добрый парень Данислав. Забавный, в общем-то, пацан, в большинстве случаев нелепый, жутко неуверенный в себе и в жизни, в следствии чего плохо разделяющий первое и второе.

Двенадцать лет назад я был Даней. Стеснительный, но смешливый. Замкнутый, но сообразительный и в чем-то даже гениальный.

Хотя последнее – это мнение окружающих. Я же считал, считаю и, скорее всего, продолжу считать, что мне тупо повезло.

Сорвал своим рождением джекпот и слишком легко все получал в последующем. Учился, хватая на лету, без сложностей ловил абстрактные понятия математического мира, выстраивал сражения с реальностью, как шахматные партии. Глядел на людей вокруг тем же зрением, что и на фигуры посреди клетчатой доски.

Меня хвалили, отмечали наградами, выдвигали в первые ряды, а мне все казалось, что это обман.

Я недостоин такого внимания, не заслужил столь тёплых и громких оваций, и уже через минуту, буквально вот-вот, всех непременно накроет волна осознания моей никчемности, поддельности и бестолковости.

Так я выдержал школу и выдвинулся в университет. Чуть попривыкнув к всеобщему любованию, с золотой медалью наперевес я ворвался в студенческое братство с блеском победителя в глазах и мыслью, что все великое со мной уже приключилось.

Первые два учебных дня мне это с точностью до десятого знака после запятой и подтверждали, а дальше мое напичканное чужим восхвалением эго столкнулось с непреодолимым препятствием.

Не знаю, в силу чего эта девчонка пропустила начальные лекции, но она на них точно не присутствовала, а вот когда вошла в аудиторию, то я заметил её даже среди сотни взбудораженных первокуров.

Довольно высокая, с гипнотическими прозрачно-серыми глазами и пышной гривой волос цвета спелой ежевики.

Чертова blackberry приследовала меня с тех пор в самых разных вариантах, начиная от телефона до одеколона, чая, мыла, шампуня, вина, сиропов, марки зимнего костюма, английской керамической плитки в ванной и даже названия георгин, что высадила моя мать как-то летом. И если сначала я зубами держался за любое упоминание о ягоде, оставляя для себя хотя бы такое напоминание о ежевичной девочке, потом жёстко прессовал каждое её проявление в своей жизни, а последние три года просто смирился и продолжал бессильно наблюдать присутствие --">