Андрей Сергеевич Попов - Сталинград: битва на Волге

Радуйся!

Внутри давно был холодный камень, ветки, торчащие из могильной тьмы и луна. Пожалуй, луны хватит, чтоб не видеть всех скелетов, которые хоронились в моей душе уже 4 месяца. Абсолютно стала безразлична чужая смерть и своя жизнь. Одна программа работа и по ней я ощущал свою полезность и цель – убить немцев. Программа давала некие схемы, по которым можно было убить качественно, тихо и быстро, затем скрыться…

Ощущалось это как некий ум и рациональность, которая выше всяких философских идей пацифистов и ученых.

Немецкий кортик был хорош и пришлось включить его в свой арсенал. Оставил на себе ППШ, кортик, два диска патронов, была граната.. Там, на складе в подвале, пять ящиков патронов, соперка, винтовка Мосина – ржавая.

Прогулялся вдоль улицы, по развалинам, и обратно. Ждал ночи. Пасмурно. Пошли механизированные части. Бронетранспортеры ехали колонной и оттуда по развалинам били из крупнокалиберных пулеметов, солдаты оттуда бросали множество гранат. Пришлось удалиться в глубинные подвалы. Когда я вышел наружу, сотни немцев бродили по улице и развалинам, они рыскали. Бежать, только бежать, куда угодно…С подвала слышалась трехчасовая бомбежка. Интересно – наши все убиты? Москву взяли? Сталинград окружен полностью? Немцы перешли на другой берег Волги? Если да, то мы наверно уже проиграли. Нет. Сталин не допустит! Он сказал, что мы выиграем.

История не должна допустить проигрыша. Да и не справедливо это! Этого не может быть! Мы же умираем здесь! Не могут души умерших допустить, чтоб немцы победили нас. Они отведут невидимым образом руку с крючка автомата в нужный момент или заставят промахнуться. Наш убьет, наш солдат выстрелит!

Сон

Ver-Wolf в шапке красноармейца скалится и рычит на меня. Сопротивляюсь. Тыкаю ножом. Рычит. Отмахнулся и разодрал мне поллица. Достал штык и колет меня. Проткнул печенку. Клыки драли мне ногу. Беру ППШ и вкладываю очередь ему в ушко. Рычит. Убил серебряным серпом – рассек шею. Больше не кричал, только храпел.

Проснулся с головной болью.

А ведь можно его убить! С этого момента я знал, что мы победим и больше не сомневался. Значит, наши еще здесь, генерал Жуков обязательно что-нибудь придумает, надо потерпеть! Сталин не бросит свой народ.

Я затаился в одном из каменных колодцев и постоянно курил. Керасиновая лампа еле грела. Темно. Из канализации доносилось эхо тишины. На шорох крыс не обращаешь уже внимания и засыпаешь. Не спится!

Слышатся шаги по воде. Никого нет, но они слышатся и становятся все ближе. Топают возле меня, но я не обращаю внимания. Пусть ходит, надоест – уйдет. Я не открывал глаза – все безразлично.

Утром через подвальную пробоину показалось солнце – маленькая секунда счастья снова оживила душу. Не было ни звука и показалось, что наступил рай. Наверху слышался немецкий язык. А что если переодеться в немецкую форму и молчать…Я смог бы ходить где угодно и наслаждаться жизнью, а не прятаться как крыса хотя бы до вечера.

Караульный стоял возле здания, светила полная луна. Хотелось сначала убить его саперной лопаткой, но передумал. Саперная лопатка показалась мне вдруг чем-то очень чудовищным и ужасно нечистым. Выбросил. Рука опустилась на кортик, фашистский кортик. Думаю, что лучше убить немца нацистским кортиком, нежели другим холодным оружием. Немец слег словно спящий младенец – удар в левое горло дал возможность только всхлипнуть ему.

Форму и автомат я забрал. Никого не было – странно. По городу стали бить снарядами, это были «Катюши»,наши. Я бросил немца на дорогу, чтоб выглядело как погиб от осколков. Самому мне повезло, но и не было стремления укрыться от наших «девушек».

Вечер я провел в компании банок тушенки и спального мешка.

Скучно. Что делать завтра? В этом есть какое-то счастье – назначать себе самому приказы и выполнять их или не выполнять. Впервые в жизни на меня никто не давлел. Враг помогал мне вызывать в себе силы давлеть на него и это было здорово. Где бы я был, если бы не война? Главное хотелось остаться здоровым или не остаться вообще. Радость посетила меня в конце ноября. Проще стало отношение к войне и горю людей. Меня самого мало что волновало. Мог убить немца, мог с ним выпить водки, если он сам этого желал. Таковы были мысли. Но я вынужден был убивать бы их при встрече только из-за того, что мне не

--">