Денис Александрович Грачёв - Песнь о прозрачном времени

обратный билет, после того как ты передашь вот этот небольшой пакет.

– Что это? – спросил я автоматически, ощупывая плотную промасленную бумагу. Серый, по видимости, не ожидавший вопроса, споткнулся о своё последнее слово, но, тут же опомнившись, недовольно буркнул, несколько притушив интонацию:

– Сушёные заячьи лапки. – И, помявшись ещё мгновение, неохотно добавил: – Бегал тут один заяц…

– Спасибо, – тихо проговорил я. – У меня тоже для вас есть кое-что.

– Конфетка? – он зорко, словно фотографируя на долгую память, вгляделся в этот обманчиво-невинный сгусточек, обёрнутый разлюлималиновым фантиком. – Благодарствую. Дома откушаю с чайком…

Он замолчал, и в наступившей тишине, цельной, словно только что снесённое яичко, лишь будильник, методичный, как дьяк, отчитывающий покойника, пробивал еле заметные трещинки. Соревнуясь в покорности судьбе, мы оба, чемпионы тактического лицемерия, глядели друг на друга затаив дыхание, пока, наконец, волк не промолвил, сквозь свои минералы пристально изучая мои живые карие глазки:

– Дай-ка руку, погадаю.

Я протянул. Он долго изучал мою ладонь, и чем дальше он вглядывался в эту карту укрощённого провидения, тем озабоченней сдвигались его державные брови, всё больше сжимая натруженную мыслями переносицу. Потом он дунул в ладонь: набрал щеками цветочного своего, цветного воздуха и дунул: ничего, кроме приятной теплоты, я не ощутил. [Серый] тяжело встал на задние лапки, вздохнул и вышел, бережно прикрыв за собой тщедушную дверь.

Вот и всё, сказал я себе. Вот и всё. Взглянул на ладонь и увидел, что она теперь беззащитная, голая, без единой морщинки, и пока моё работающее ровно безразличие методично примагничивало к себе этот бесполезный факт, дверь открылась, и, чуть сгибаясь в притолоке, снова вошёл он, в нимбе какого-то совсем нового цветочного чада.

– Совершенно забыл. Это твоё, – и он протянул что-то незначительное, совсем крошечных размеров, которое, очутившись в моей руке, оказалось обыкновенной пуговицей. Я приставил её к одной из уцелевших товарок и заметил – как странно это было обнаружить! – что рука моя дрожит. Так и есть, нижняя пуговица от моего нелепого пальтишка. Волк легонько усмехнулся и, уже прикрывая дверцу, спросил с грустной улыбкой:

– Как тебя зовут-то?

– Тимофей, – прошептал я.

– Как?

– Тимофей, – ответил я, проглотив наконец эту несносную колючку чертополоха, застрявшую в горле. – Что тут непонятного? – И повторил: Ти-мо-фей.

Примечания

1

Возможно, опечатка в оригинальном тексте вместо «твёрдый».

(обратно)

2

Улицы района Москвы, где Денис жил с сыновьями в начале 2000-х (квартира находилась на Радужной).

(обратно)

3

Прошу извинить меня, детка (искаж. голл.). Фраза по-голландски звучит неестественно: Neemt u mij niet kwalijk – выражение очень формальное, schatje – предельно фамильярное обращение (к ребёнку или любимому человеку).

(обратно)

4

На даче подруги семьи (художницы Аси Ф.) в Михнево Денис часто бывал в гостях.

(обратно)

5

Г, Н, Х в алфавите не «четыре, одиннадцать, девятнадцать», а «четыре, пятнадцать, двадцать три».

(обратно)

6

Волка такой экзотической внешности не встречается ни в одном из [доступных пользователю Интернета] бестиариев. Ближе всего к описанию крофенольф – но он имеет крылья. Чешуйчатая броня роднит Волка с главным героем позднего романа Грачёва «Барокко» – антропоморфным крокодилом Кро.

(обратно)
--">