Эмма Стоунекс - Смотрители маяка

будто башня вот-вот рухнет и тебя унесет прочь.

Новички всегда хотят поболтать. Это нервы, думает Джори. Как переправа? Переменится ли ветер? Как высаживаются на башню? Что за люди на маяке, как с ними сработаться? А главный смотритель? Но это еще не его маяк и, может, никогда не станет его. Временные смотрители приходят и уходят, то они на маяке, то на берегу, их носит по стране, словно перекати-поле. Джори повидал их немало; сначала они хотят скорее приступить к работе и ждут романтики, а потом оказывается, что романтики-то и нет. Трое мужчин на маяке посреди моря. В этом нет ничего особенного, совершенно ничего, просто трое мужчин и много воды. Не каждый может вынести заточение. Одиночество. Изоляцию. Однообразие. На многие мили ничего, кроме моря, моря, еще раз моря. Ни друзей. Ни женщин. Просто еще двое мужчин, и так день за днем, и никакой возможности убраться от них. От этого можно совершенно сойти с ума.

Смену можно ждать много дней, даже недель. Как-то раз один смотритель проторчал без сменщика ровно четыре месяца.

— Ты привыкнешь к погоде, — говорит он молодому человеку. — Надеюсь. И не будешь так психовать, как бедолага, которого мы должны забрать на берег.

Его команда сидит на корме и уныло смотрит в море, парни тихо переговариваются и курят, сигареты мокнут во влажных пальцах. Готовая натура для суровой морской картины — широкими мазками, масляными красками.

— Чего мы ждем? — кричит один из них. — Прилива?

Вместе с ними едет инженер, который починит радио. Обычно в день смены они бы уже пять раз связались с маяком, но буря повредила электричество.

Джори накрывает последние коробки, заводит двигатель, и они отходят. Лодка качается и подпрыгивает на волнах, словно резиновая игрушка. На заросшей травой скале галдит стая чаек; к берегу лениво приближается синий траловый бот. Чем дальше от берега, тем сильнее волна; зеленая вода вспенивается белыми гребнями. Вдали цвета темнеют, море становится темно-зеленым, а небо — зловеще-серым. Вода хлещет по носу лодки и бурлит. Джори мусолит самокрутку, она расплющилась в кармане, но курить можно; он смотрит на горизонт и дымит. Уши болят от холода. Над головой в бескрайнем сером небе кружит белая птица.

В туманной дымке он видит «Деву» — одинокий величавый пик. Она в пятнадцати морских милях отсюда. Он знает, что смотрителям это нравится, они не хотят видеть берег со смотровой площадки, чтобы не вспоминать о доме.

Молодой человек сидит спиной к «Деве» — забавно, думает Джори, встречать спиной место, куда ты направляешься. Парня беспокоит порез на большом пальце. Лицо у него нездоровое, лицо новичка. Но каждый моряк должен найти свою опору.

— Ты уже бывал на башне, сынок?

— Я был на Тревосе. И потом на Святой Катерине. Но на маяке никогда. Нет, на маяке никогда.

— Для этого нужна смелость, — говорит Джори. — Надо ладить с людьми, не важно, какие они.

— О, я справлюсь.

— Конечно. Ваш ГС хороший мужик, это главное.

— А остальные?

— Им велено слушаться старшего. Но они все примерно твоего возраста, так что, не сомневаюсь, вы поладите.

— А как насчет него?

Джори улыбается при виде его обеспокоенного лица:

— Не надо тревожиться. Мало ли какие истории рассказывают, не все правда.

Под ними бушует и пенится черное море; ветер дует в спину, несется над водой, заставляя ее волноваться и бурлить. Перед носом лодки выстреливают брызги, качка усиливается. Когда Джори был ребенком и часто ходил на лодке от Лимингтона до Ярмута, он часто вглядывался в даль и восхищался, как море совершенно незаметно уносит тебя от берега, мель сменяется глубиной, земля исчезает, и, если упадешь за борт, под тобой окажется сотня футов. Там морские щуки и куньи акулы: диковинные раздутые мерцающие тела с мягкими любопытными щупальцами и холодными мутными глазами.

Маяк приближается, линия превращается в полоску, полоска в палец.

— Вот и она. «Дева».

Теперь они видят темные пятна у ее подножья, шрамы, нанесенные обезумевшим морем за десятилетия его власти. Хотя Джори делал это много раз, все равно приближение к королеве маяков всегда вызывает в нем особое чувство — незначительности, ничтожности, может быть, даже легкого испуга. Пятидесятиметровая колонна, образец героического инженерного искусства эпохи королевы Виктории, «Дева» бледным шпилем высится на фоне неба, стоический оплот безопасности моряков.

— Она --">