Георгий Алексеевич Серов - Фантазии и антиутопии

сцены вставлять не буду, орудие преступления менять не буду. Интриги всякие ваши закручивать я не намерен! В романе речь идёт совсем о другом. В нём…

– Ну хорошо, хорошо. – Перебил его главред, отхлёбывая кофе из своей чашечки и провожая взглядом ягодицы своей секретарши, принесшей кофе и удаляющейся теперь в приёмную.

– Я могу вас понять, – Иуда Эукариотович скользнул взглядом по измождённому бородатому лицу писателя, – вы, судя по вашему возрасту, воспитывались ещё при советском строе, а в СССР секса, как известно, не было. Ладно, можете не описывать, как главные герои спариваются и всякое такое.

Он вновь приложился к чашечке с горячим чёрным кофе и, поинтересовавшись для проформы, почему «Сергей Михайлович» не пьёт свой кофе, продолжил:

– Однако настоятельно порекомендовал бы вам вставить в качестве отдельной линии в роман столь модную сейчас тему пандемии какой-нибудь ужасной бессимптомной болезни, например, атипичной пневмонии или коронавируса, на худой конец.

– А это что за чертовщина такая? – Спросил, ужаснувшись, Фёдор Михайлович.

– Да вы, батенька, совсем, что ли, от жизни отстали? Ей-богу, вы напоминаете мне какого-нибудь Перельмана, который сидит в своей квартире, запершись, и выходит только до ближайшего магазина.

– Э-эй, китайцы, коронавирус. – Он пощёлкал пальцами, размахивая рукой перед лицом Достоевского. – Болезнь, пандемия, люди мрут как мухи.

– Говоря по чести, не слышал, – пробормотал Фёдор Михайлович, – я телевизор особо стараюсь не смотреть. Да он у меня и отключен почти всё время – денег нет за кабельное телевидение заплатить.

Словно не слушая его, главред, взор которого загорелся дьявольским огнём, продолжил:

– У меня перед глазами стоит такое развитие сюжета. Раскольников, убив старуху и её сестру, пытается вместе с Сонечкой покинуть Россию на самолёте. Однако закрытие границ в качестве меры, предпринятой для профилактики распространения инфекции, препятствует ему осуществить задуманное, в связи с чем он сдаётся в лапы правосудия, чтобы переждать пандемию в глухих лесах Сибири, где вероятность заразиться сведена к минимуму! Однако Сонечка увлекается там сибирским мачо в лице лесника Добрыни, рожает от него ребёнка…

– О Боже! – Воскликнул Достоевский и вновь впал в отчаяние, понимая, что аванса ему сегодня, да и в дальнейшем, не видать.

– Ладно, ладно. Я вижу, ни одна из моих идей вам не подходит. – Нахмурился главред. – Что ж, не бывает безвыходных ситуаций. Вот я вижу из вашей анкеты, что вы в соцсетях не зарегистрированы. «ЖЖ» у вас тоже не заведён?

– Иуда Эукариотович! Какой «ЖЖ»? Какие соцсети? Я с этой бесовщиной интернетной не научен работать. – Раздражённо ответил Фёдор Михайлович.

– Вот и напрасно! Могли бы себе завести «ЖЖ» с названием «Михалыч» или «Идиот», например, и вывешивали бы там анонсы своих творений, разогревая публику, так сказать. А продвинутый среди публики роман лучше продаётся. Начните набирать лайки. После того, как вы наберёте пару миллионов лайков, мы запустим ваше «Преступление» вместе с «наказанием» в печать.

– Какие лайки?! Собаки, что ли?! Я – творец, а не пиарщик! – Взъярился Фёдор Михайлович.

– Ну-у, раз вы не пиарщик, то предлагаю вам печататься у нас на паритетных началах.

– Что значит на паритетных началах? – Чувствуя некий подвох, спросил Достоевский.

– Вы должны внести часть денег за издание книги. – Терпеливо стал объяснять главред. – Часть средств за издание вносит редакция. Всю прибыль от реализации тиража мы забираем себе и если затея окупается, то на следующий тираж мы возьмем с вас меньше денег.

– Вы что, издеваетесь? В чём тогда смысл писательства как профессии, как ремесла? Я что, бездарь какая, печататься за свои деньги?

– Фёдор Михайлович! Ни я, ни, тем более, вы не знаем, бездарь вы или талант. Однако кому, как не мне, лучше знать конъюнктуру рынка, кому, как не мне, лучше знать, будет ли продаваться ваша книга или будет она мёртвым грузом лежать на полках книжных магазинов!

Фёдор Михайлович встал в раздражении и, обращаясь, по-видимому, сам к себе, сказал:

– Подите вы прочь!

После этого он, не оборачиваясь в сторону главреда и опустив глаза, вышел из кабинета. Не попрощавшись с секретаршей, он снял с вешалки своё худое пальтишко и направился к выходу из приёмной. В этот момент у секретарши на столе зазвонил телефон и она подняла трубку.

– Да, Иуда Эукариотович… – Ответила она --">